Автор и герой в лабиринте идей. Андрей Аствацатуров

на тщету доблести укажет его отчужденный от непосредственных ощущений рассудок (строки 44–46):

      Вдумайся —

      Нас не спасает ни страх, ни смелость. Наша доблесть

      Порождает мерзость и грех»[68].

      Первые две строки стихотворения являются измененной цитатой из биографии Э. Фицджералда, написанной А. Бенсоном. Элиот меняет третье лицо на первое, отождествляя тем самым Геронтиона с Фицджералдом. Бенсон изображает Фицджералда немощным, морально опустившимся стариком. В контексте стихотворения отсылка к Фицджералду – намек на прежнюю греховную жизнь Геронтиона, опустошившую его и ввергнувшую в состояние смерти.

      Геронтион видит себя и своих современников отказавшимися от веры. Они не способны различать в мире знаки божественной воли и принимают их за рационально непостижимые чудеса (строка 16–17):

      Signs are taken for wonders. «We would see a sign!»

      The word within a word, unable to speak a word[69].

      Знаменья кажутся чудом. «Учитель! Хотелось бы нам…»

      Слово в слове, бессильном промолвить слово[70].

      Цитата из Евангелия («We would see a sign!»), соотносящая поколение Геронтиона с фарисеями, цинично потребовавшими у Христа доказательств и знамений (Мф. 12: 38–39), подчеркивает отсутствие в мире настоящей веры. Она позволила бы увидеть в священных текстах скрытое в языке смертных Слово. Элиот вновь цитирует, на этот раз свою любимую фразу из проповеди англиканского теолога Ланселота Эндрюса, которую также приводит в своем эссе, посвященном Эндрюсу[71]:

      The word within a word, unable to speak a word[72].

      (Слово в слове, бессильном промолвить слово.)[73]

      Современные люди не видят откровения, и потому надежда на возрождение и обновление оборачивается для них не милостью, а возмездием. Новая жизнь, «юность года» («juvescence of the year») открывается пришествием Христа в образе блейковского тигра (строки 19–20). Христианский Бог ревнив. И если человек не с ним, то, значит, он с дьяволом и потому достоин гнева и кары[74].

      Строки 21–33 демонстрируют различные формы осквернения мира и христианской религии. Слова «to be eaten, to be divided, to be drunk» (съедят, разделят, выпьют), отсылающие к таинству причастия, лишаются своего сакрального смысла, который, однако, должен быть разгадан читателем. Причастие в современной культуре превратилось в неосознаваемый механический ритуал[75], ибо его суть осквернена чувственностью.

      Строка 21 («In depraved May, dogwood and chesnut, flowering judas»[76] – «В оскверненном мае цветут кизил, и каштан, и иудино дерево»[77]) – измененная цитата из 18-й главы книги Генри Адамса «Воспитание Генри Адамса», где описывается избыточность и буйство природы. Адамс любуется ее чувственным разгулом; Геронтион, в свою очередь, может усматривать в подобном почти эпикурейском любовании угрозу для подлинной веры, особенно в эпоху кризиса религиозных ценностей.

      В результате возникают новые языческие формы религиозной жизни, приобщающие к ложным

68

Там же. С. 133.

69

Eliot T. S. Collected Poems. P. 29.

70

Элиот Т. С. Бесплодная земля… С. 132.

71

Eliot T. S. Selected Essays. P. 348. Справедливости ради заметим, что Элиот оба раза цитирует Л. Эндрюса неточно. У Эндрюса фраза звучит следующим образом: «The Word without a word» (см.: Mittal C. R. Eliot’s Early Poetry in Perspective. New Delhi, 2001. P. 53). Поэтому не будет ошибкой заключить, что Элиот в обоих случаях цитирует не Эндрюса, а самого себя.

72

Eliot T. S. Collected Poems. P. 29.

73

Элиот Т. С. Бесплодная земля… С. 132.

74

Cм.: Batra Sh. T. S. Eliot: A Critical Study of his Poetry. Delhi, 2001. P. 51.

75

Cм.: Batra Sh. Op. cit. P. 51; Singh N. K. Op. cit. P. 158.

76

Eliot T. S. Collected Poems. P. 29.

77

Элиот Т. С. Бесплодная земля… С. 132.