и звук, и отзвук: из разных книг. Олег Чухонцев

на дубах

      и каркают так, что качаются кроны

      от ора и в душу вселяется страх.

      Да вправду ль вороны? Не спутать бы мастью,

      не вспомнить бы зоркой приметы потом:

      ворона к ненастью, а ворон к несчастью.

      К чему же отец тычет в небо шестом?

      Ах, Господи, что за содом! Неужели?

      Не знаю, не знаю… Лишь в этот приезд

      заметил, как мать и отец постарели.

      Не знаю, не знаю, к чему этот шест.

      …Как билось оно –   не от той ли печали? –

      над шумным гнездом вороное крыло!

      А ветви шумели. А птицы кричали.

      А солнце, весеннее солнце пекло.

      Хоть гром бы свалился вороньей напастью!

      Хоть ливень бы хлынул на наше жилье!

      Ворона к ненастью, а ворон к несчастью.

      Вороны иль вороны?

                                     – Кыш, воронье!

1968В грозу

      Такое удушье стояло в ночи,

      недаром весь вечер кричали грачи,

      кричали, кричали, кричали истошно,

      и было от грая уснуть невозможно.

      Когда ж я уснул на какой-нибудь час,

      раскатистый грохот пространство потряс,

      и вжались пружины, – чтоб им провалиться! –

      я раньше вскочил, чем успел пробудиться.

      Лил ливень. Металась сирень за окном,

      и крыша слепила зловещим огнем.

      Я только очнулся, окно затворяя,

      как вспыхнула вспышка, на миг озаряя

      все мокрые крыши, весь вымокший сад,

      и грянул –   я так и отпрянул! – разряд,

      и я, как цыпленок, забившись под клушу,

      не знал, куда деть оробевшую душу.

      Не так ли когда-то –   конечно, не так! –

      глядел Зороастр в ослепляющий мрак

      из храма и, гневную чуя тревогу,

      пророк выходил исповедаться Богу.

      Лил ливень. Гремел за раскатом раскат.

      А он подымал испытующий взгляд

      и смерти искал, но ревнивая Сила

      его –   поборовшего робость –   щадила.

      Лил ливень. Металась сирень за окном.

      И саднило душу совсем об ином.

      …Металась, металась, металась тревожно,

      и трепета было унять невозможно.

      Казалось, весь мир трепетал под дождем,

      а я всё следил –   подождем, подождем! –

      следил из окна с восхищеньем и злобой:

      не хочешь ли выйти? Попробуй, попробуй…

1968Барков

      Храпел мясник среди пуховых облаков.

      Летел ямщик на вороных по звездной шири.

      А что же ты, иль оплошал, Иван Барков?

      Опять посуду бил и горло драл в трактире.

      А утром бил уже в Зарядье барабан.

      Уже в рядах кричали лавочники с ражем.

      А что же ты, иль не очухался, Иван?

      Опять строчил срамные вирши под куражем.

      Не тяжко пьянство, да похмелье тяжело:

      набрешут досыту, а свалят на Баркова.

      Такое семя крохоборское пошло,

      что за пятак себя же выпороть готово.

      Назвать