и звук, и отзвук: из разных книг. Олег Чухонцев

имен,

      но Именем, всеобщим и единым!

1965Обращение к шарманщику Шаво из духана «Бетани»

      Аллаверды к тебе, мой милый!

      Ты видишь, я еще не пьян,

      а потому в пирушке мирной

      хочу и я поднять стакан.

      Ну кто не знает, северяне

      не любят говорить красно.

      Но этот запах из марани!

      Но это красное вино!

      Я век бы жил анахоретом,

      но, если теплится огонь,

      я так скажу: живи поэтом! –

      и к сердцу прислоню ладонь.

      Давай, Шаво, крути шарманку,

      крути, выкручивай до дна!

      Скажи, за душу наизнанку

      не мало ли –   глоток вина?

      За душу ребрами наружу

      не много ли –   вина глоток?

      Верти, верти, бери за душу,

      лей родниковый кипяток…

      Спасибо, друг! Ты видишь, милый,

      как песне плачется легко

      над грибоедовской могилой

      и над могилою Нико.

      Быть может, если будем живы,

      мы вспомним как-нибудь потом,

      как вызывающе красивы

      мы были в дружестве своем.

      Мы вспомним, как на горной выси,

      смотря на гибельный предел,

      мы пили за ночной Тбилиси,

      а ты нам музыку вертел.

1967* * * («Душа чему-то противостоит…»)

      Душа чему-то противостоит –

      безверью ли, тоске иль вырожденью,

      но ей, как одинокому растенью,

      в чужую тень склониться предстоит.

      Взгляни, как сладко ягоды висят,

      но слаще среди них чужая ветка.

       – Малина ваша проросла в наш сад, –

      через забор мне говорит соседка.

      Да что малина, если с давних пор

      и сорняки опутали округу,

      и поле с лугом тянутся друг к другу,

      и безоглядно тянется простор –

      куда? к чему? не всё ли нам равно! –

      к земле чужой или к звезде горящей,

      к неведомой, но чаемой давно

      какой-то бездне противостоящей…

      …………..

      …………..

      …………..

      …………..

1967* * * («Я отходил от свежей памяти…»)

      Я отходил от свежей памяти.

      Не забывал, а забывался.

      Бывало, выбираясь на люди,

      молчал да в угол забивался.

      И чай помешивая ложечкой,

      вдруг вздрагивал как от укола:

      то захолонеет под ложечкой,

      то кипятком ошпарит горло.

      И обожжет напоминание,

      когда, не подавая виду,

      войдет она на посмеяние,

      гордячка, довершить обиду.

      Она войдет в мое забвение

      и руки белые заломит,

      и как при солнечном затмении

      на мирозданье псы завоют.

      И расставаясь не оглянется,

      и в пустоту уйдет как сгинет.

      И час по часу год протянется.

      И постепенно чай остынет.

      Потом тоска моя как облако

      в мороз рассеется из дому.

      Потом ни имени, ни облика,

      хотел бы