Взгляни на меня. Чармили Энн Белл

незнакомцам, наугад набирая номер, и однажды мне ответила девушка по имени Донна. Она плакала и повторяла слово «спасибо», никак не могла остановиться. Я набирал произвольную комбинацию цифр, пока Донна держала нож над запястьем. Наша глупая игра предотвратила самоубийство и подкинула встречу с необычным человеком. Донна отчаянно ощупывала все острые грани жизни. Её отец владел сетью итальянских ресторанов, гордился разросшимися виноградниками, а мать выступала в джаз-клубах, и все были довольны и спокойны, но какое-то навязчивое безумное желание выталкивало Донну из выстроенного вокруг неё мира, выбивало из колеи. Подружившись с нами, прожигая лето до возвращения в Чикаго, Донна, как мне казалось, постоянно искала то, что может сломать её.

      – Зачем? – я вдруг ощутила кровавый привкус дней, истраченных на поиск уязвимости.

      – Она бы и сама не дала чёткого объяснения. Но я считал, что Донна была зависима от риска, хотела узнать свой предел, будто что-то упрямо доказывала или отвергала.

      – У неё получилось?

      Том посмотрел на меня в захлестнувшей его изматывающей растерянности. Он словно услышал неприятный, обезоруживающий вопрос. Вопрос без ответа жестоко загонял в угол, но Том всё же сказал:

      – Мы очень давно расстались. Она ушла, забрав с собой все странности и стремления. Теперь до глубины причин и следствий не добраться. И недавно мне подумалось, что у вас с Донной есть поразительные сходства, – Том впился пронзающим взглядом, способным содрать душу. Впервые я испугалась того, что во мне мог различить другой человек. – Но ты уже знаешь, что именно тебя сломает.

      – Прыжок с лестницы? – неловкий, неестественный смех вклинился неуместным шумом, раздражающей помехой.

      На губах Тома вспыхнула неповторимая улыбка, нежная и завораживающая. Подведённая черта, растёкшаяся капля дождя, оттенок сострадания. В ней затаилась тень разбуженной страсти, упоительной и мятежной.

      Он смотрел так, что стоило бы начать откровенно молить о пощаде. Завернуть ему остатки уцелевшего яблочного пирога, вручить чёртовы перчатки и любезно проводить за дверь с искренними пожеланиями удачи. Но я нетерпеливо накручивала на палец выбившуюся нить из рукава свитера и предчувствовала неизбежный взрыв. И невыносимое эхо этого взрыва ещё долго будет прятаться где-то под рёбрами, как второе сердцебиение.

      Тогда я думала, что не просто впустила Тома в свою странную жизнь то с обретённым, то с гаснущим смыслом. Я впустила его сердце.

      Обрывок 10

      Оказавшись в небольшой комнате, которая одновременно являлась и спальней, и гостиной, Том на секунду замер в лёгком оцепенении. Его отражение застыло в вытянутом прямоугольнике зеркала на краю комода с шестью переполненными ящиками и приоткрытой дверцей. В уголке белел наполовину отклеившийся лист с моим именем. Многие, впервые переступив порог комнаты, удивлялись такому количеству зеркал. В недоумении принимались их считать, и, указывая на последнее,