Взгляни на меня. Чармили Энн Белл

намерение задержаться здесь, а не с благодарностью забрать перчатки и уйти. За дразнящей полуулыбкой скрывалось нечто интригующее и соблазнительное. Особая решимость, чем-то напоминающая сумасшествие. Могла ли я быть для него одноразовым весельем, приключением, которое захватывает, выбивает воздух из лёгких, но скоро надоедает и теряет шарм загадочности, превращается в унылую игру? Наверно, поначалу и нельзя было рассудить по-другому. Самое очевидное предположение, не так ли? Но непременно настанет момент, когда мы, обмотанные цепью неизбежных встреч и расставаний, словно колючей проволокой, поймём, что же именно с безудержным упрямством вплели в наше существование. Поймём, какой путь выбрали вопреки заблуждениям и страхам.

      – Я знал, ты позаботишься о них.

      – Да, нам даже посчастливилось ужинать вместе в ожидании рассеянного хозяина, – рассматривая складки и округлый ворот его синей футболки, я вдруг воскликнула: – У тебя же был день рождения пятого февраля! Что тебе пожелать? Не хочу повторять десятки поздравлений, которые ты уже переслушал.

      Том устало улыбнулся:

      – Пожелай мне больше времени, Вивьен, иначе я ничего не успею.

      Я бы без раздумий, оттягивающих неизбежное, отдала всю отведённую мне жизнь до последней минуты. Тогда казалось, я вообще не достойна жизни. Он бы распорядился ею правильно, не пустил по лабиринтам подворотен. Не выбросил бы в мусорный бак. Растратил бы по совести и ценил бы вдох за вдохом. Однажды я откровенно скажу об этом странном желании поделиться оставшимися годами, а Том разозлится так, как прежде не злился под прицелом кинокамеры по воле чётко прописанного сценария.

      – Не теряй напрасно время, мистер Эдвардс.

      – Сейчас я точно не этим занят.

      – Уверен?

      В его сосредоточенных глазах таилась искра любопытства. Том сказал:

      – Конечно, я же так и не выяснил, когда ты ухитрилась меня выследить.

      Наверно, в течение месяца он в перерывах между интервью и фотосессиями гадал, что же я спрятала за болезненной недосказанностью. Пытался додумать сам, где мы могли пересечься на миг и влиться обратно в поток своих дней. Мы не спеша продвигались к кухне, я ударила кулаком по выключателю – мягкий свет мгновенно скользнул по гладким лиловым стенам. Очертил скромное убежище наших душ, которые неустанно колотились о затвердевшую клетку тела в вечной борьбе за свободу стать теми, кем научились быть в кипящей неразберихе. В удушливом водовороте нескончаемого обмана, превращающего лица в непроницаемые маски. Мы оба отчаянно искали спасения, узнавали пульсирующую боль друг друга в неторопливых движениях, скрещенных пальцах, тягучей тишине, дрожащей от звука прерывистого дыхания.

      – Тебя только это интересует?

      Я включила электрический чайник, села за стол, провела ногтем по серебряной тарелке с тремя уцелевшими кусками яблочного пирога, половина которого