В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков. Самарий Израилевич Великовский

ты взыскуешь?

      Взгляд бессмысленно-туп,

      Перекошена в муке

      Щель искусанных губ…

      Что ж ломаешь ты руки,

      Ты, безвольный, как труп?

      Или нет упованья?

      Не обещан исход?

      И бесцельны скитанья,

      И неверен оплот –

      Долгий опыт страданья?

      Отгони этот сон,

      Плач глухой и натужный, –

      Солнцем день озарен,

      Ждать нельзя и не нужно:

      В небе алый трезвон.

Перевод Э. Линецкой[30]

      Но и в тех – преобладающих у Верлена – случаях, ког да такого перелома в дурном настроении прямо не происходит, он самой скользящей неназойливостью своего письма, всего касающегося легко и на лету, как бы разряжает, смягчает, заговаривает душевную боль, не дает ей чересчур сгуститься, налиться давящим кошмаром. При всей верленовской трагичности, его природная стихия – задумчивая грусть, а не вязкий ужас, сумрачность, а не мрак, томления, а не терзания:

      Это – желанье, томленье,

      Страсти изнеможенье,

      Шелест и шорох листов,

      Ветра прикосновенье,

      Это в зеленом сплетенье

      Тоненький хор голосов.

      ……………………………

      В поле, подернутом тьмою,

      Это ведь наша с тобою,

      Наша томится душа,

      Старую песню заводит,

      В жалобе робкой исходит,

      Сумраком теплым дыша.

Перевод Э. Линецкой

      И соответственно Верлена влекут к себе текучие, переходные миги, блуждающие отсветы и тени, а не звонкие краски, смазанность, а не нажим рисунка, наброски мельком:

      Средь необозримо

      Унылой равнины

      Снежинки от глины

      Едва отличимы.

      То выглянет бледно

      Под тусклой латунью,

      То канет бесследно

      Во мглу новолунье.

      Обрывками дыма

      Со стертою гранью

      Деревья в тумане

      Проносятся мимо.

Перевод Б. Пастернака

      Здесь все бегло, белесо, зыбко: для смотрящего на ненастье через вагонное стекло смешались пурга и земля, рассеянный свет и тучи, деревья вдоль железнодорожной обочины и клочья паровозного дыма. К Верлену чаще всего неприложимы слова: живописует, высказывается. Он скорее навевает какое-то настроение-впечатление при помощи раз мытого намекающего мазка (что и побудило символистов, пробивавших себе дорогу, когда к нему уже пришло при знание, объявить его одним из основателей своей школы – честь, недвусмысленно им, впрочем, отклоненная).

      Мастерство Верлена, который только слыл наивной «птицей, поющей на ветке», искушено выучкой в кругу парнасцев – к ним он смолоду примыкал, пока не выпестовал собственный голос, вернее, уменье исповедоваться вполголоса. Он музыкален, как никто, пожалуй, из стихотворцев Франции, вплоть до того, что смягченное,

30

Верлен П. Лирика. М., 1969.