Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

«Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ», но теперь уже всё состругано. Это когда я из армии вернулся и узнал, что Наташка месяц назад замуж вышла…

      Я миновал поворот и увидел, что на моей скамейке, опустив голову, сидит какая-то женщина, а рядом играет малыш в комбинезончике. Капюшон её плаща был откинут. Светлые волосы, капризные детские губы…

      На скамейке сидела Наташка.

      Не дожидаясь, пока она повернёт голову в мою сторону, я перескочил через чёрные нестриженые кусты и беглым шагом пересёк газон у неё за спиной.

      Я вот почему так подробно об этом рассказываю: не задай я тогда стрекача – и не было бы всей этой истории. Завтра утром Валерка сплавил бы Григория на шестой пресс, а послезавтра я бы о новичке и думать забыл.

      …Очутившись в другой аллее, долго не мог отдышаться. От злости. Чтобы Минька Будаpин от кого-то убегал и чеpез кусты пpыгал!.. Разве что от милиции – и то по молодости лет… Это от меня всю жизнь бегали… Нет, ну в самом деле! Кто кого бояться должен? Можно подумать, это не она замуж вышла, можно подумать, это я жену из армии привёз!

      Вот тут-то мне и попался под горячую руку Гриша Прахов. Задумчиво глядя себе под ноги, наше чудо в перьях брело по соседней дорожке.

      – Гриша!

      Он оглянулся с испуганно-вежливой улыбкой.

      – А ну-ка, иди сюда!

      Он узнал меня и, просияв, шагнул навстречу. Остановился. Беспомощно озираясь, потоптался на краешке асфальта.

      – Иди-иди, не провалишься, – зловеще подбодрил я его.

      Между нами был газон. Голый газон, покрытый влажным чёрно-ржавым пластом прошлогодней листвы.

      – Ну! – уже раздражённо сказал я.

      Гриша повернулся и торопливо заковылял к выходу из сквера.

      – Ты куда?

      Гриша остановился и неуверенно махнул рукой.

      – Ты что, ненормальный? Перейди по газону!

      Перебежал. Но чего ему это стоило! На лбу – испарина, дыхание – как у щенка, глаза косят то вправо, то влево.

      – Ты чего?

      – Так ведь запрещено же, – преступным шёпотом ответил мне Гриша Прахов.

      Взял я его, родимого, за расколотую пуговицу, подтянул к себе и говорю:

      – Ты что ж, сукин сын, бригаду позоришь! Денег нет прилично одеться? Это что на тебе за тряпьё такое!..

      И равномерно его при этом встряхиваю – для убедительности. На слове «тряпьё» не рассчитал, встряхнул чуть сильнее, и половина пуговицы осталась у меня в пальцах. Теряя равновесие, Гриша взмахнул руками, пиджак с треском распахнулся, и я снова увидел чёрный больничный штамп.

      – Как из мусорки вылез! – прошипел я.

      Трясущимися пальцами Гриша пытался застегнуть пиджак на оставшуюся половину пуговицы.

      – Приезжий, что ли?

      – Приезжий…

      – У тебя здесь родственники?

      – У меня нет родственников…

      – Подкидыш, что ли?

      Гриша посмотрел на меня с опаской.

      – Пожалуй… – осторожно согласился он.

      И пока я пытался сообразить, что это он мне сейчас такое ответил, Гриша Прахов отважился задать