Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

учудили! Гля, куда они лист сбросили!

      Приехал мостовой кран, из кабины, как кукушка, высунулась горбоносая Люська и тоже залилась смехом.

      Илья Жихарев по прозвищу Сталевар неторопливо повернулся к Аркашке и что-то ему, видно, сказал, потому что хохотать тот сразу прекратил. Сам виноват. Разве можно смеяться над Сталеваром! Сталевар словом рельсы гнёт.

      С помощью Люськиного крана мы вернули металл на ролики и тут только обратили внимание, что новичок всё ещё стоит и трясётся.

      Сунули мы ему в руки чайник и послали от греха подальше за газировкой.

      – Минька, – обречённо сказал Валера, глядя ему вслед, – а ведь он нас с тобой посадит. Он или искалечит кого-нибудь, или сам искалечится.

      – С высшим образованием, наверно… – сочувственно пробасил Вася-штангист. – Недоделанный какой-то… Диплом небось под яблоней пpикопал, а сам – сюда, деньгу зашибать…

      – Брось! – сказал Валера. – Высшее образование! Какое, к бесу, высшее? Двух слов связать не может…

      Впятером мы добили по-быстрому последние листы пакета и, отсадив металл, в самом дурном настроении присели на скамью в курилке.

      – Опять забыл! – встрепенулся Сталевар. – Как его зовут?

      – Да Гриша его зовут, Гриша!..

      – Гриша… – Сталевар покивал. – Григорий, значит… Так, может, нам Григория на шестой пресс перебросить, а? У них вроде тоже человека нет…

      – Не возьмут, – вконец расстроившись, сказал бригадир. – Аркашка уже всему цеху раззвонил. И Люська видела…

      Старый Пётр сидел, прямой как гвоздь, и недовольно жевал губами. Сейчас что-нибудь мудрое скажет…

      – Вы это не то… – строго сказал он. – Не так вы… Его учить надо. Все начинали. Ты, Валерка, при мне начинал, и ты, Минька, тоже…

      В конце пролёта показался Гриша с чайником. Ничего, красивый парень, видный. Лицо у Гриши открытое, смуглое, глаза тёмные, чуть раскосые, нос орлиный. Налитый всклень чайник несёт бережно, с чувством высокой ответственности.

      – А как его фамилия? – спросил я Валерку.

      Тот вздохнул:

      – Прахов… Гриша Прахов.

      – Тю-тельки-матютельки! – сказал Сталевар. – А я думал, он нерусский…

      Красивый Гриша Прахов остановился перед скамьёй и, опасливо глядя на бригадира, отдал ему чайник.

      – Ты, мил человек, – сухо проговорил Старый Пётр, – физическим трудом-то хоть занимался когда?

      Тёмные глаза испуганно метнулись вправо-влево, словно соображал Гриша, в какую сторону ему от нас бежать.

      – Физическим?.. Не занимался…

      – Я вот и смотрю… – проворчал Старый Пётр и умолк до конца смены.

      – Гриш, – дружелюбно прогудел Вася-штангист, – а ты какой институт кончал?

      – Институт?.. Аттестат… Десять классов…

      Сталевар уставил на него круглые жёлтые глаза и озадаченно поскрёб за ухом.

      – Учиться – не учился, работать – не работал… А что ж ты тогда делал?

      И мне снова почудилось, что Гриша сейчас бросится от нас бежать – сломя голову, не разбирая дороги…

      Но