Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:

      – Бугор на горизонте! Эх, а весёлый-то, весёлый!..

      Я посмотpел. Действительно, на каменной физиономии пpиближавшегося к нам Валерки Чернопятова оттиснуто было что-то вpоде удовлетвоpённости. Он коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжёлый подбородок, остановился перед Гришей.

      – Пошли, Григорий, – как бы с сожалением сказал он. – Переводят тебя от нас на шестой пресс.

      Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножи. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошёл к нашим.

      – В чём дело? – спросил я Валерку.

      – Всё в порядке, – заверил он, не оборачиваясь. – На резку ещё одного новичка направляют. Его мы берём себе, а Гришу отдаём шестому прессу.

      – И сменный мастер знает?

      – А как же! – бодро отозвался он. – Всё согласовано.

      – А со мной? – закипая помаленьку, проговорил я. – Со мной ты это согласовал?..

* * *

      С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это ещё не всё…

      Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине – объяснить, почему исчез.

      Забежал, объяснил…

      Домой я вернулся с твёрдым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием… Ещё не спрашивали меня, с каким это я бродяжкой пронёс бутылку в кафе «Витязь»! Пусть с покупателями своими так разговаривает…

      Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.

      – Всё с неё началось, с Наташки, – жаловалась она. – Поломала, дурёха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер – сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчёшь! Из армии пришёл – грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…

      Я вошёл в кухню и прервал эту интересную беседу.

      – Ты картошку когда-нибудь чистил? – хмуро спросил я Гришу. – Кто так нож держит? Дай сюда…

      Показав, как надо чистить картошку, я перенёс низенькую, ещё отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.

      – Ну и как там твоя Ирина? – осторожно спросила мать.

      Печь исправно глотала табачный дым чёрной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…

      – Какая Ирина? – нехотя отозвался я. – Не знаю я никакой Ирины.

      Мать покивала, скорбно поджав губы. Ничего другого она от меня и не ждала.

      – В общем так, Гриша, – сказал я. – Насчёт общежития идём завтра… А что ты на меня так смотришь? Что случилось?

      – Картошка кончилась, – виновато ответил Гриша.

      – Всю почистил? – обрадовалась мать. – Вот спасибо, Гришенька. Не сочти за труд – сходи во двор, ведро вынеси…

      Гриша с готовностью подхватил ведро с кожурой и побежал выполнять распоряжение.

      – Знаешь, Минька… – помолчав, сказала мать. – Не надо вам