Записки несостоявшегося гения. Виталий Авраамович Бронштейн

в промасленную бумагу и пересыпанные для лучшей сохранности

      прогнившей от старости соломой десятки крупных брусков хозяйственного мыла, по

      слухам, особо дефицитного продукта первых послевоенных лет. В те давние годы такой

      ящик был действительно целым состоянием.

      Родственники посовещались и решили отдать клад Таисии Ивановне как

      пострадавшей. Она жалобно поглядела в сторону счастливой владелицы золотой дужки от

      ненайденных дедовых очков, но тетя Надя сделала вид, что не понимает ее просящего

      взгляда. Вот и пришлось Таисии покорно принять найденное сокровище, которое и

      лежало сейчас у нас в проходном коридорчике рядом с туалетом.

      Надо отдать должное Таисии: как человек щедрый, она предложила подарить нам

      пол-ящика мыла, но моя мама отказалась наотрез. Таисия, в надежде избавиться от

      ненужной ноши, стала рьяно расхваливать достоинства предлагаемого продукта, но мама

      твердо стояла на своем. Так что на следующий день Люсе пришлось вызывать такси, чтобы отвезти матери нежданно свалившееся наследство.

      Как позже выяснилось, никаких тучных стад у покойного не было и в помине.

      Прожил свою жизнь в нищете, но с гонором. Надо уметь.

      Кстати, мыльная история на целые десятки лет вылетела у меня из памяти и потому

      не попала в первую редакцию этой книги. Вспомнил ее я сравнительно недавно, отдыхая с

      товарищами в одной тель-авивской пивнушке, где на удивление весело сидится

      эсэнговским эмигрантам. Может быть, тому содействует ее название, близкое каждому

      русскоязычному слуху. Ее содержит семейная пара из Петербурга, охотно отзывавшаяся

      на все проблемы эмигрантов родным и близким: «К е@ене матери!» – на вывеске.

      Вероятно, именно это приводит большинство пиволюбов в игривое настроение.

      И только сидя в той пивнушке и насмешив приятелей незамысловатой мыльной

      сагой, я вдруг подумал, какими же глупцами мы были в те далекие годы. Давали себе

      сесть на шею глупому вздорному деду, верили в его бредни и мирились с наглыми

      выходками. Впрочем, не таким уж неумным был дед Леха. Он знал жизнь и добивался

      уважения родичей не добрыми делами или общественно значимой ценностью, а лживыми

      россказнями о каком-то мифическом богатстве, которое после его смерти обломится

      доверчивому и жадному окружению. С трудом терпели, насилу дождались, и на тебе –

      сломанная дужка от очков да ящик мыла! Живите богато и помните долго.

      Очень бы не хотел, чтобы читатель подумал, что более всего автора этих строк

      веселили похороны родственников первой жены. Это не так. Хотя уход из жизни ее

      другого двоюродного дедушки Пети, стыдно признаться, тоже вызвал у меня

      неадекватную реакцию, но только по другой причине.

      С её дедом Петей встречался я, если не подводит память, только два раза. В

      первый раз – на своей свадьбе в 1968 году, второй – на его похоронах