Люди ночи. Джон М. Форд

через две недели.

      Картерет вышел. Эпплвуд и Гулд попрощались со всеми и ушли вместе, продолжая прерванный разговор о криптографии. Стрингер встал, кивнул доктору Полоньи и тоже вышел. Дверь за ним закрылась со слабым шипением.

      Доктор Полоньи достала еще сигарету и прикурила от зажигалки «Зиппо» с эмблемой воздушно-десантных сил Иностранного легиона. Рафаэль сидел абсолютно неподвижно. Она затянулась, выпустила дым и сказала:

      – Вы решили поручить это… упражнение Николасу до или после того, как он сообщил о своем решении уйти?

      – Вы согласитесь, что лучше его никто не справится.

      – Лучше его никто не справится, как вы прекрасно знаете. А теперь ответьте на мой вопрос.

      – Разве вы сейчас на него не ответили?

      Полоньи мгновение молчала, потом спросила:

      – Вы уверены, что он не уйдет, да? Вы рассчитываете его использовать, пока он не…

      – Доктор Хансард добровольно подал прошение об отставке и так же добровольно взялся за Скинскую рукопись.

      – Он чувствует себя виноватым, считает себя ответственным, – сказала Полоньи. – Он гениально отыскивает исторические причины и следствия; думаете ли вы, что он не увидит их здесь?

      Рафаэль кивнул:

      – Продолжайте.

      – Мы могли бы сообщить ему правду. Что Аллан был под подозрением уже два месяца и за ним наблюдали. Можно было бы даже рассказать о Семиакте. Уверена, его бы это зачаровало.

      – Уменьшило бы это его чувство вины? Вопрос не риторический, доктор Полоньи. Я не против того, чтобы открыть доктору Хансарду больше – если это улучшит его душевное состояние. И, разумеется, вы знаете, какой гриф секретности у Семиакта. Мы не вправе раскрывать Хансарду сведения такого уровня.

      – С каких пор вас смущает уровень допуска? – Полоньи покрутила сигарету в пальцах. – Возможно, вы правы. Это лишь… еще больше осложнит дело. Я снимаю свое предложение.

      – Оно было разумным.

      – «И все мы, о, мы все весьма разумны»[28].

      – Доктор Беренсон был вашим другом, – сказал Рафаэль. – Доктор Хансард завербован вами. Хотя и не знает об этом.

      – Мне будет очень не хватать Аллана, – проговорила доктор Полоньи голосом, в котором не слышалось особых чувств и уж точно не слышалось горя. – Особенно – «Дипломатии» с ним… вы когда-нибудь играли в «Дипломатию», Рафаэль?

      – Я знаком с игрой, – ответил Рафаэль, – но не играю.

      – Да, понимаю. – Полоньи улыбнулась. – Зачем вам? До свидания, Рафаэль.

      – До свидания, доктор Полоньи.

      Она затушила сигарету в переполненной пепельнице, развернула инвалидное кресло и поехала к выходу. Дверь с шипением открылась перед ней и закрылась за ее спиной.

      Рафаэль встал и пошел в свой кабинет. Когда он выходил, датчик почувствовал, что в конференц-зале никого нет, и выключил свет.

      Рафаэль сел за стол, сложил ладони и стал смотреть на экраны. Через несколько минут вошел Стрингер с черной папкой и положил ее на стол.

      – Последний отчет по ликвидации Беренсона.

      Рафаэль

28

«И все мы, о, мы все весьма разумны» – перефразированные слова Марка Антония из «Юлия Цезаря» Шекспира: «Ведь Брут – достопочтенный человек, и все они, о, все достопочтенны» (Акт III, сцена 2. Перев. И. Мандельштама.