Люди ночи. Джон М. Форд

Сегодня не время для восхвалений; вы правы, они были бы фразерством. Вы уходите, Николас?

      – Думаю, да. Там сложно идти через собор. – Он указал на ручки инвалидного кресла. – Разрешите?..

      – Вечно заигрывает, – сказала она, и Хансард уловил напряжение в ее голосе. – Спасибо, я справлюсь. До свидания, Николас.

      – До свидания, Тина.

      Небо уже совсем затянуло, где-то далеко рокотал гром. У дверей собора Хансард обернулся. Полоньи сидела одна и курила, глядя в никуда.

      Он нагнал Рэйвена по пути через длинный неф; они молча пошли рядом. На улице шофер Рэйвена, поправив очки и кепку, распахнул дверцу.

      – Вас куда-нибудь подбросить? – спросил Рэйвен.

      – Нет… спасибо.

      – Что ж, мне тоже нечего сказать. Я пришлю вам опись. Надо будет встретиться… и обсудить.

      – Хм… Я бы… взял доску для «Дипломатии». Если никто другой не…

      – Я сразу подумал, что она ваша.

      В неподвижном воздухе раскатился гром.

      Рэйвен сказал:

      – Извините, Николас, но мне надо ехать домой и прореветься.

      Он сел в машину, и она укатила. Хансард ослабил узел на галстуке, внезапно сдавившем шею, и пошел ловить такси, пока не начался дождь.

      Двадцать девятого августа в Лондоне лило с рассвета. В Блумсбери, в квартире неподалеку от Британского музея, женщина в синем трикотажном платье сидела одна на стуле рядом со своей узкой кроватью. На кровати лежал номер «Тайм» с кратким некрологом д-ра Аллана Беренсона в разделе «События», документы из Центра командно-штабных игр министерства обороны, все с грифом «Секретно», и обоюдоострый кинжал из прозрачной эпоксидной смолы, почти не различимый на фоне цветного покрывала. Беренсон называл этот нож «церэушной вскрывалкой для конвертов». Нож лучше держал заточку, чем стальной, и был невидим для металлодетекторов.

      – Такие подарки ты делаешь, – сказала она, когда он подарил ей этот кинжал.

      Женщина захлопнула журнал, чтобы не видеть больше имя Аллана. На обложке была фотография американского сенатора; если верить заголовку, он «бросил вызов Вашингтону». У него была идиотская улыбка, какую американские политики всегда нацепляют на публике. Беренсон как-то рассказал ей историю про этого сенатора, официальный прием и средства производства.

      В некрологе написали, что у д-ра Беренсона не осталось родственников.

      Женщина сняла телефонную трубку и набрала номер. Тот, кто продиктовал ей этот номер, строго предупредил не записывать его. Она не записала, но по своим причинам.

      Беренсон не знал, что ей известен этот номер. Он бы взял с нее слово никогда по этому номеру не звонить, как она пообещала не продолжать НОЧНОЙ ГАМБИТ. Даже одно обещание умершему нарушить больно.

      После двух гудков на другом конце сняли трубку и произнесли имя. То было всего лишь слово, фигура в танце сокрытий и узнаваний.

      – Это по поводу фамильного серебра, – объявила женщина. – Мне сказали, у вас могут быть два предмета, которых мне не хватает для коллекции. С клеймом Шеффилда, тысяча восемьсот