Люди ночи. Джон М. Форд

толком не помните этот период. (А если вам меньше тридцати, он закончился до вашего рождения.)

      В предположении, что вам меньше пятидесяти, я представлю вам идеологический Розеттский камень для мира, в котором разворачивается действие романа. Мира, который теперь кажется таким же фантастическим, как прочие миры Майка.

      Давайте настроим нашу машину времени на 1986-й, когда Майк писал про Белую группу и смертельную игру ее аналитиков. Эта книга – послание из полузабытого, озадачивающе чужого мира до ноутбуков, интернета и смартфонов. В этом мире, где было слишком много ядерного оружия и где на улицах стояли телефоны-автоматы, куда опускали монетки, очень страшно жилось, если хоть краем глаза читать новости. Мы, видевшие падение Берлинской стены уже взрослыми, росли с мыслью, что каждый миг можем стать горсткой пепла или получить смертельную дозу облучения из-за неисправного датчика или сбоя в дипломатической игре «кто первый струсит»; эта детская травма осталась с нами навсегда. Мне тогда снились кошмарные сны, и почти все сверстники, которых я об этом спрашивал, помнят ощущение липкого ужаса напополам с фатализмом. (Учебные тревоги на случай стрельбы в школе и страхи, связанные с глобальным потеплением, возвращают эту травму для младшего поколения.)

      Изменились не только технологии и ядерные кошмары. «Школяры ночи» отражают гомофобию и сексизм 1980-х. То было десятилетие, когда антибиотики еще в основном работали, но СПИД означал смертный приговор, а геям приходилось скрывать свою ориентацию – с госслужбы могли за нее уволить.

      В 1986-м Рональд Рейган перевалил через середину второго президентского срока. Премьер-министром Великобритании была Маргарет Тэтчер, а Генеральным секретарем коммунистической партии Советского Союза недавно стал Михаил Горбачев. В СССР только-только зазвучало слово «перестройка», в отношениях между сверхдержавами сохранялась напряженность, наступившая после смерти Леонида Брежнева. В ноябре 1983 года натовские учения «Эйбл Арчер» чуть не спровоцировали ядерную войну с Советским Союзом. Затем две сверхдержавы отступили от края пропасти – никто на самом деле не хотел конца света, – но, словно две кошки, сидящие друг напротив друга, обе были начеку и ждали нападения. В 1986-м многие на Западе считали СССР экзистенциальной угрозой, а существование примерно шестидесяти тысяч термоядерных бомб подчеркивало, что обе стороны воспринимают эту угрозу всерьез.

      Быть может, самым неожиданным различием между 2021-м и 1986-м станет для путешественника во времени не биполярная мачистская политика ядерного противостояния, а то, что никто не считал победу капитализма неизбежной. В 1986-м еще существовал глобальный колосс, революционная сверхдержава, которая вместе с государствами-сателлитами и попутчиками вроде Китая представляла треть населения планеты и владела двумя третями земного вооружения. Советский Союз – несостоятельный утопический проект – по-прежнему считал, что указывает путь к светлому будущему. Несмотря на террор и чистки, несмотря на голодоморы и ГУЛАГ, коммунистические государства создавались ради строительства лучшего будущего для человечества, и даже к 1986-му не вся позолота облезла с мощей под украшенной самоцветами риторикой.

      Утопические идеалы разом крайне опасны и страшно привлекательны для людей с определенным складом ума. Именно поэтому многие на Западе готовы были сотрудничать с коммунистами ради построения рая для трудящихся. (Эхо этого идеализма слышно и сегодня. Мы все оцениваем политику мерилом, доставшимся нам в наследство от Французской революции – в терминах «правизны» и «левизны», – хотя сама революция умерла через три десятилетия после взятия Бастилии. Кто сегодня может сказать, что дети Ленина не устроят новый Октябрь? И, может быть, со второго раза у них все получится?)

      История умеет быстро и безжалостно менять ваши представления о параметрах жизни. После окончания холодной войны в 1989-м и распада СССР в 1991-м в США воцарилась триумфальная уверенность, что социализм побежден окончательно и бесповоротно. Однако в то время, о котором идет речь, эта победа вовсе не казалась предрешенной. Нам так же трудно представить настроения 1986-го, как мир до ковида или Одиннадцатого сентября.

      Что возвращает нас к попытке заново оценить «Школяров ночи». Это многослойная книга: на поверхности – захватывающий шпионский триллер и трагедия загробной мести. Однако на другом уровне это комментарий к гибельным играм ученых, играм, которые выплескиваются в реальную жизнь (и смерть), когда игроки берутся работать на спецслужбы. Игра очень, очень стара – в нее играл еще Кристофер Марло. Диссидентствующие вольнодумцы запирают двери и принимаются двигать человеческие жизни, как фишки, и вневременная природа игры отражается в лабиринте зеркал от 1580-х до 1980-х.

      Читайте эту книгу как памятник ушедшей эпохе или как одну из самых загадочных научно-фантастических трагедий Майка. Оба прочтения хороши.

      Чарльз Стросс

      Акт первый. Смерть Сократа

      Часть первая. Фауст обречен проклятью

      Но вечное движенье звезд все то же…

      Мгновения бегут, часы пробьют,

      И дьяволы придут, и обречен

      Проклятью