Горбун, Или Маленький Парижанин. Поль Феваль

сумасброд! – одернул его Гонзаго. – Мы здесь не за столом.

      Однако предложение показалось ему удачным, и он сказал:

      – Ну что ж, торги так торги. Какую назначить цену?

      – Пятьсот ливров в месяц за четыре фута на четыре, – ответил Навайль, убежденный, что это безумная цена.

      – Тысяча в неделю, – перебил его Шаверни.

      – Пусть будет полторы тысячи, – решил Гонзаго. – Начинайте, Пероль.

      – Господа, – обратился тот к жаждущим, – поскольку эти места последние, и притом лучшие, мы предоставим их тем, кто больше предложит. Итак, номер девятьсот двадцать семь, полторы тысячи ливров!

      По толпе прошел ропот, но никто не принял цены.

      – Черт побери, кузен, – бросил Шаверни, – придется мне вам помочь. – И он крикнул: – Две тысячи ливров!

      Претенденты с тоской переглядывались.

      – Две с половиной! – во все горло выкрикнул Навайль.

      Солидные кандидаты были потрясены и растеряны.

      – Три тысячи! – раздался сдавленный голос толстого торговца шерстью.

      – Принято! – поспешно сказал Пероль.

      Гонзаго бросил на него разъяренный взгляд.

      Да, Перолю недоставало полета ума. Он боялся, что у человеческого безумия есть предел.

      – Ну и ну! – пробормотал Плюмаж.

      Галунье стоял, молитвенно сложив руки. Он смотрел и слушал.

      – Номер девятьсот двадцать восемь, – назвал управляющий.

      – Четыре тысячи ливров, – небрежно произнес Гонзаго.

      – С ума сбрендить! – ахнула перекупщица в туалете, купленном за двадцать тысяч луидоров, в котором ее племянница недавно венчалась с графом. Деньги эти она нажила на улице Кенкампуа.

      – Беру! – крикнул аптекарь.

      – Даю четыре с половиной! – надбавил торговец скобяным товаром.

      – Пять тысяч!

      – Шесть!

      – Отдано! – объявил Пероль. – Номер девятьсот двадцать девять… – Но, поймав взгляд Гонзаго, надбавил: – За десять тысяч ливров!

      – Четыре фута на четыре! – выдавил ошеломленный Галунье.

      Плюмаж задумчиво пробормотал:

      – Меньше, чем могила!

      А торги уже шли полным ходом. Всех охватило сумасшествие. За девятьсот двадцать девятый номер торговались, словно от обладания им зависела жизнь, и, когда за следующую клетушку Гонзаго назначил цену в пятнадцать тысяч ливров, никто даже не удивился. Расплачивались, заметьте, не сходя с места, звонкой монетой либо государственными билетами.

      Один из секретарей Пероля принимал деньги, второй заносил в записную книжку фамилии покупателей. Шаверни и Навайль перестали смеяться, они восхищались.

      – Невероятное безумие, – заметил маркиз.

      – Да, не будь я очевидцем, ни за что бы не поверил, – согласился Навайль.

      А Гонзаго бросил с обычной насмешливой улыбкой:

      – Ах, господа, Франция – прелестная страна. Но пора кончать. Все остальное по двадцать тысяч.

      – Да это же даром! – восхитился