Горбун, Или Маленький Парижанин. Поль Феваль

де Пероль! – шепнул брат Галунье. – Не высовываемся!

      Они еще глубже втиснулись в нишу окна и задернули занавеску.

      Господин де Пероль вступил в залу, сопутствуемый, а верней будет сказать, стиснутый толпой просителей – просителей весьма редкой и драгоценной породы, которые умоляли взять у них золото и серебро в обмен на дым.

      Одет господин де Пероль был исключительно богато. В волне кружев, скрывающих его тощие руки, сверкали бриллианты.

      – Господа! Господа! – повторял он, обмахиваясь платком с каймой из алансонских кружев. – Держитесь подальше. Вы, право же, утрачиваете почтение.

      – Ах, плут! Он просто великолепен, – вздохнул Плюмаж.

      – Жох! – определил его одним словом Галунье.

      Да, тут мы согласны. Пероль был жох. Своей тростью он пытался раздвинуть толпу живых, ходячих денег. Справа и слева от него шли два секретаря с неимоверных размеров записными книжками.

      – Да блюдите хотя бы собственное достоинство! – с укоризной произнес он, стряхивая с мехельнского жабо крошки испанского табака. – Неужто вы не можете сдержать страсть к наживе?

      И он сделал такой жест, что наши мастера шпаги, разместившиеся, подобно истинным ценителям искусства, в закрытой ложе, едва удержались от рукоплесканий. Однако торговцы, окружавшие господина де Пероля, не сумели в той же мере оценить его.

      – Мне! – продолжали кричать они. – Я первый! Теперь моя очередь!

      Пероль остановился и изрек:

      – Господа!

      Все тотчас смолкли.

      – Я просил вас успокоиться, – продолжил он. – Я представляю здесь особу господина принца Гонзаго. Я его управляющий. Однако я вижу, что кое-кто позволил себе остаться в шляпе.

      В тот же миг все шляпы словно ветром сдуло.

      – Вот так-то лучше, – одобрил Пероль. – Господа, я имею сообщить вам следующее…

      – Тихо! Тихо! – раздались голоса.

      – Конторки в этой галерее будут построены и распределены завтра.

      – Браво!

      – Это все, что у нас осталось. Больше ничего нет. Все прочее, кроме личных покоев монсеньора и покоев госпожи принцессы, уже занято.

      И Пероль поклонился.

      Хор опять завел:

      – Мне! Я записан! Черт возьми, я не позволю обойти себя!

      – Да не толкайтесь!

      – Вы задавите женщину!

      Да, там были и женщины, прабабушки нынешних уродливых дам, что в наши дни пугают в два часа пополудни прохожих на подходах к Бирже.

      – Наглец!

      – Невежа!

      – Нахал!

      Затем раздались проклятия и визг дам-финансисток. Похоже, они вот-вот должны были вцепиться друг другу в волосы. Плюмаж и Галунье высунулись, чтобы лучше видеть свалку, но в этот миг двери за возвышением распахнулись настежь.

      – Гонзаго! – шепнул гасконец.

      – Миллиардер! – дополнил нормандец.

      И оба машинально обнажили головы.

      Действительно, на помосте появился Гонзаго в сопровождении двух молодых дворян. Он был все так же красив, хотя ему уже шел пятый десяток.