Общество забытых поэтов. Роман в драме. Сурен Галстян

ударил слегка его по плечу.) Ну что тебе надо? Сам давай.

      Якопо (наливает всем по новой). Хорошо, трусость твою я, как обычно, скрою.

      Август. Где ж я трушу? О вас же я забочусь: после меня читать есть ли вообще смысл?! (Генрих швырнул ему маленькую подушку в лицо, все вместе рассмеялись.) Ладно, шучу, конечно. Дайте пока мне выбрать, что я прочитать хочу, ведь нового почти что нет.

      Якопо. Ладно, время дам тебе, пока читать я буду. (Пригубил вина, взял из вазы с фруктами яблоко и откусил.)

      Стих

      Я часто вопросом бываю осаждён:

      Как не скучен мне продолжительный мой сон,

      Как отдаю легко недолгую свободу,

      Земному гробу покоряяся в угоду.

      Я каждый раз, смиряя пылкость, отвечаю:

      О каких потерях речь? Сильно не страдаю

      Я лишь потому, что проспать могу то, что не приму.

      Не понимаешь ты ещё? И я знаю почему.

      Знай же, трус, не владеет мною страх,

      Что не раскрою я когда-то глаз,

      Что дождусь превращения во прах,

      Милой смерти тем выполнив приказ.

      Однако и узнав, не поймёшь ответ,

      Ведь ты даже не представляешь, что такое грусть,

      Когда не видишь хотя бы блеклый свет,

      Чтобы сказать: «Тяжело жить! Но буду, но и пусть!».

      (Все, сохранив на миг молчание, чтобы увериться в завершении, стали спокойно хлопать, Лоренцо свистел, Генрих подмигнул Якопо с улыбкой.)

      Лоренцо. Никогда не радовался я тому, что на чьём-то фоне я так плох.

      Якопо. Соглашусь, Лори, с тем, что сегодня мой стих, наверное, лучше, но знают все, что я пишу много и лишь лучшее выставляю, а ты редко нас силой слова озаряешь. Но когда читаешь хотя бы средний ты свой стих, все понимают, что достоин ты звания забытого поэта. я же не всегда.

      Август. Не принижай себя ты вновь и вновь! Устал я это слышать.

      Генрих. У всех и сильные есть, и слабые стихи, но не по количеству мы судим; и плохой стих тоже должен жить – нельзя забывать, с чего ты начинал и как ты постепенно триумфа достигал. Мы не соперничаем в том, у кого что лучше. Цель единую все мы, забытые поэты, преследуем: восхваление Прекрасного. И что ж, обидно нам должно быть, что другой глубже выразил идею, что достигли цели не твоим, а его стихом? Конечно нет, ведь то не искусства, а себя лишь через него восхваление.

      Вильгельм. Брат мой рассудительный! Ты всегда знаешь, что надобно сказать. не хотел бы ты тогда ещё и поэзией нам чувства сердца рассказать?

      Генрих. Конечно, был бы я не против, но знаем, кто сейчас, немало времени заняв, должен лиру в руки взять. (Все смотрят на Августа.)

      Август. Ну хорошо, хищники! (Весело взял банан, пока ел, постепенно терял весёлость, затем лениво налил себе чуть-чуть, но отложил бокал.) Есть… знаете, есть кое-что у меня новое, необычное, для меня то непривычное.

      Лоренцо. Неужели ей посвящено? Той, о которой говорил нам. (Август кивнул, глядя в сторону.)

      Генрих. Мы будем рады.

      Август (испил вина). Не судите строго.

      Стих

      Милая, пред глазами