Зверлинги. В тени другого мира. Чарльз де Линт

федералы не сцапают меня раньше.

      – Именно, – и Марина помрачнела. – Поэтому пообещай, пожалуйста, что не будешь делать никаких глупостей.

      Что может быть глупее, чем притворяться, будто ничего не случилось?

      – Обещаю, – ответил я.

      Кто там боялся остаться после уроков? Дезмонд с приятелями решили прогулять математику и не придумали ничего лучше, как шляться в это время по коридорам. Все бы ничего, но, завернув за очередной угол, они наткнулись прямиком на директора Хейдена. Нечего было и рассчитывать отделаться легким выговором. Марина после занятий отправилась с мамой по магазинам, и я остался один. Ну и пускай. Я поглубже надвинул капюшон толстовки и вспрыгнул на скейт. Прошлой ночью, расставшись с Мариной и Дезмондом, я был готов бросаться на стены – так мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Но теперь, после безумного дня в школе, я только радовался возможности побыть в одиночестве.

      И тому, что на меня наконец никто не пялится.

      Я пересек город за считаные минуты и даже не запыхался. Полагаю, в этом была заслуга моей звериной, более быстрой и выносливой части. Добравшись до пирса, я сунул скейт под мышку и с удовольствием шагнул с тротуара на скрипучие деревянные доски. С моря дул свежий ветер, волны с грохотом разбивались о потемневшие от воды балки и повисали над перилами облаками радужных брызг. Несколько минут я стоял неподвижно, наблюдая за серфингистами, вдыхая запахи соли и прислушиваясь к рокоту разговоров и чаячьим крикам над головой. Затем я направился к северной оконечности причала, устроился на ближайшей скамейке и, уткнувшись подбородком в грудь, закрыл глаза.

      Разумеется, стоило мне предаться благословенной мизантропии, как на скамейку рядом кто-то плюхнулся. Я решил не открывать глаза, надеясь, что они передумают и уйдут.

      – Сондерс?

      Я замер. Голос принадлежал девушке и был мне не знаком. Но самое странное заключалось не в этом. Стоило мне вдохнуть мускусный, необъяснимо звериный аромат ее кожи, как висок легко кольнуло. Я вспомнил слова Каторжника – «Ты поймешь, когда научишься носить эту кожу. Не узнать своего невозможно» – и действительно понял. Запах был столь тонким, что я сомневался, услышит ли его кто-нибудь… Я замялся, мысленно подбирая слово, но все же был вынужден остановиться на варианте, который пришел мне в голову первым.

      Кто-нибудь двуногий.

      Я открыл глаза. Передо мной сидела девочка моих лет или чуть старше. Белая кожа побронзовела от загара, а роскошные темно-рыжие дреды до пояса тут же заставили меня чувствовать неловкость за собственные крысиные хвостики. Между ключицами, словно кулон, темнела татуировка с каким-то этническим узором. В правом ухе блестела дюжина серебряных колечек, левое украшала единственная серьга в виде пера. Из одежды на ней были только бриджи цвета хаки и белый обтягивающий топ на лямках. Зеленые глаза – я таких зеленых в жизни не видел – смотрели прямо и требовательно. Словом, то, что она решила со мной заговорить, казалось таким же невероятным, как новое