Канатоходцы. Том I. Татьяна Чекасина

я к Шуре,

      завалюсь я к Муре,

      а прокуратуре —

      по носу щелчок.

      Феррера пел, его папаня.

      Тонька и наготовит, и с работы натащит, но худой в батю, и он в форточку мог! Отца не забыть, мать родную, тем более.

      У телика орёт:

      – Бля!

      – Ребёнок тут, – пилит Ольга Леонидовна.

      А ему кейфово: алиби вспоминает, – радуется.

      Мельде

      Нет, он не учился в музыкальной школе!

      Утро в детдоме. Радио-песенка:

      «На зарядку, на зарядку,

      на зарядку становись!»

      Реакция с какой-нибудь койки: «Кто не хочет, тот ломись». Но такое, увы, нереально.

      Или горн. Фальшивя, играют «подъём». Мальчик Мельде горнит правильно:

      Ту-ту-ту, ту-ту-ту,

      слышно будет за версту!

      Над обувной фабрикой надрывается динамик:

      «…мы идём, не свернём,

      потому что мы Ленина имя

      в сердцах своих несём».

      Неплохо бы иметь маленькие магнитофоны с музыкой в ушах! У американцев и японцев давно, а тут в будущем. Фройнд Фредди в доме, где много глухих, но ему подходит: он – ударник (пять барабанов и один тамтам). Хотя в доме не только глухие. Какой он маленький – прыг-прыг… Опять (удивительно) – слёзы! У Альфреда Данько ноги больные, а уши здоровые.

      Конвейер, наладка. Скрип железа по железу… Интервал:

      – Гляну, «Прощай, молодость» дают. А ты?

      – Я такое не ношу. Вот бы ботинки внутри с мехом…

      – В ноябре тачали, да к руководству упрыгали…

      Напарник Панфилыч. Не молод, но ум в конфигурации детдома. Ни молоток, ни напильник не кладёт на полку. Кинет куда-нибудь, – не найти! Два года он тут одиноко создавал дикий бардак. Вернулся Мельде, и давай наводить капитальный die Ordnung! Отмывает верстаки. Вешает грамоты, выданные «передовику-наладчику Мельде», рядом фотографию Луи. Негр, труба в чёрных пальцах, ногти, будто накрашены белым.

      У Генриха тут вроде дивана. Рядом дом возводят для работников фабрики. В обмен на бутылку четыре бруска, фанера – и к воротам. Вносит с разрешения под хохот несунов, которые прут с родной фабрики, не имея разрешений, от фурнитуры до готовых туфель, ботинок, тапок, не говоря о ботах «Прощай, молодость». Панфилыч не ворует. Но выпиливает левые дубликаты ключей, ножи «убийцам» (охотникам), правит кухонные.

      Наладка перфоратора (дырки делает в союзках[34] летней обуви), грохота нет, и оператор Надюха болтает с новенькой Рошей. Вроде, не татарка. Этих много: яркая Роза, милая Миля, болтливая Фруза и Фиалка, копия баба-яга.

      – …женат?

      – На всём конвейере.

      – Он… еврей?

      – Нет. Немец.

      Врубает агрегат, и грохот не даёт дослушать. Не о том, кто на ком женат (об этом то и дело болтают бабы), об евреях. О них, наоборот, не говорят. Натренированным боковым зрением охватывает облик практикантки. Студентка. Могла бы интеллигентно в конторе, но охота ей попробовать рабочий труд. Волосы, как медная гофрированная проволока.

      Под

34

– союзка – передняя часть обуви (арго преступников).