Канатоходцы. Том I. Татьяна Чекасина

контейнер…

      – У тебя в этот день бюллетень! – щеголяет феноменальной памятью…

      – Утром-то я на работе, и голова кругом… – одолевая гнев, хотя и трудно.

      – Пьер, ты, пардон, в обморок шарахнулся? – будто это брань.

      – Не шарахнулся, а упал, – поправка Серёжи.

      – Да нет, так, немного, – мгновенное окривление лица, – а Павел: «Иди к врачу, Пётр Сергеевич…»

      Грандмаман и ребёнок кивают. «Павел» – директор в капитальном здании рядом с оперным театром. Пётр – его зам. Уважение бабули и на лице её правнука.

      Жанна протягивает двадцать пять рублей.

      Пётр, отойдя от нервной выходки:

      – Это твоя премия, что-то наметила купить…

      – Импортную сумку обещают на той неделе.

      За едой рука ко лбу, но… лицо брата, – и оправляет волосы. Опять елей. Молитвы будут явными! Никакой критикой не убить. Но и ныне ни бабушка, ни Варя, ни ребёнок (видит, как кладёт кресты его мать) не критикуют. А модель и так критикует любые правила в этом доме, да и дом, мол, пора на мелкие обломки… Но брат… Этот с выводами.

      Кто-то долбит в дверь. Как гром разящий… Только доверившись богу, открыто глянешь в невинные лица некоторых родных, грянет какой-нибудь стук в дверь! Обожгло и не в меру горячей овсянкой и наглым: «Дун-дун-дун». Соседи (и надзиратель тюремный) никогда не бухают. Ответить? Но – догадка! Эта рука (а то и нога) имеет право. «Околоточный» (говорит грандмаман). Фамилия Чурбаков. Оглядев интеллигентных людей, ребёнка, робеет, мол, не хотел барабанить, но на тихое бряканье не реагировали. Отвалил – и началось…

      – Из-за органеллы! – предполагает грандмаман.

      Аристарх Владиславович выхлопотал домик благодаря партийной чиновнице. Она, побывав на молебне, делает вывод: безобидные. Но в доме рядом трое детей. И один ребёнок не орёт с другими «Бога нет!» Стоя на завалинке, видит, как в комнате молятся, поют. Входит, глядит кому-то в молитвенник. «Дитя, – говорит ему Брат Аристарх, – ты веруешь?» «Да». Отец «дитя»: «Мужик, вали куда-нибудь, а то я твою богадельню отправлю бульдозером к такой-то (не божьей) матери…» У «мужика» официальный вердикт горкома. Но вопреки вердикту, милиция и… печать. Первая и одна на дверь (не на окна!)

      Пётр вырезает стекло, открывают окно… Втроём (и Мельде) коллективный Робин Гуд, будто воры (никаких улик, в перчатках), уволакивают нелёгкую фисгармонию. На ней «играют» не только древние музыканты на древних картинах, но и дядя Аристарх, который купил в Риге этот маленький орган, отдав немалые деньги. Дом напротив, и тётка с дядькой наготове у отворённого окна (первый этаж). Минуло недель пять, уголовного дела нет. Да и домик – клин-бабой… Сшитые Варей шторки и сделанные Петром лавки не вернуть.

      Другой партруководитель не так добр. «Зато дитя уверовало». «Никто до вас, наверное, и не обращался к нему ”дитя”», – предполагает Пётр. «А как?» «Болван, придурок, – фейерверк Мишеля, – оглоед, короед»… «Дорогие братья во Христе Пётр и Михаил! Премного вам благодарен! Добро не забываемо». «Зло – тоже», – думает Пётр, но о другом. Могут «братья» бывать у них? Тот, кто