АлексАндрия. Наталия Валентиновна Ермильченко

от радости, а иные так и вплавь к нему бросились.

      Пушкин вскочил в лодку, рукава засучил. Едет зайцев по дороге вылавливает. А вода тем временем прибывает, последние островки заливает. Еле успел всех зайцев собрать. Столько их в лодку набилось, что аж друг на друге сидят. Пушкина со всех сторон облепили, грести не дают; чуть все вместе на обратном пути не затонули.

      Пришлось их, конечно, домой вести – не отпускать же мокрыми в лес, простудятся еще. Стали Пушкин с няней зайцев простынями сушить, да у печки греть; потом и ночевать оставили. Утром проводили.

      Эту историю Некрасов описал в своей поэме. Только Пушкина почему-то по-другому назвал: дедушка Мазай.

* * *

      Пушкин, бывало, идет направо – песнь заводит, налево – сказки говорит.

      Раз вышел из дома – и направо. На ходу песню сочинять начал, увлекся. Шел да пел, по сторонам не глядел. Долго ли, коротко ли, очутился он в незнакомой усадьбе. Видит – английский парк, широкое озеро, усеянное островами.

      Пушкин приумолк. А то хозяину, может, песен не надо, и лучше будет ему сказки говорить. Стал он молча в парке гулять, пейзажами любоваться. Вдруг слышит голоса.

      Сперва женский:

      – Ну, где же Пифия?

      Мужской ответил:

      – Да спит опять где-нибудь под кустом.

      – Пора уж ее будить: не ровен час, хозяин хватится.

      Тут вступил новый мужской голос:

      – Только сегодня, чур, не я!

      – Почему ж не ты?! – вскричал первый мужской. – И так все время сидишь, отдыхаешь. Сандалии надел – и слетал по-быстрому!

      – Твоя Пифия, ты и ищи!

      – У меня плащ за кусты цепляется!

      – Будет вам, лучше посчитайтесь, – сказал женский голос.

      Пушкин подкрался поближе. Смотрит: лужайка, на ней фонтан в виде чаши, а вокруг мраморные статуи: Афродита Книдская с кувшином, Аполлон Бельведерский в плаще и Отдыхающий Гермес – босиком. Сандалии его крылатые на земле валялись. А напротив Афродиты еще был постамент, пустой.

      Подняла Афродита свой кувшин, кинула Гермесу. Начали мраморные боги кувшин тот друг другу перебрасывать и по очереди говорить такие слова: «Урну – с водой – уронив – об утес – ее дева – разбила – дева – печально – сидит – праздный – держа – черепок…»

      Сказавши: «черепок!», запустил Гермес в Аполлона кувшином и полез за сандалиями. Обулся – да прямиком к Пушкину. Под мышки его подхватил, приволок на лужайку, и водрузил с размаху на пустой постамент.

      – Ты что принес?! – возмутился Аполлон. – Это не Пифия!

      А Гермес на это:

      – Просил побыстрее, я и слетал.

      Афродита едва кувшин свой не уронила:

      – Мужчина! Давайте его оставим! Смотрите: постамент ему почти впору.

      А Пушкин уж и так будто окаменел: стоит – не шелохнется.

      Аполлон его оглядел:

      – Да… К нему не зарастет народная тропа…

      – Мне что! – пожал плечами Гермес. – Лишь бы по кустам не шастал, как Пифия.

      А у Пушкина-то