АлексАндрия. Наталия Валентиновна Ермильченко

Пушкин ему:

      – Стой! Стой, разбойник!

      А у самого ни ружья, ни пистолета; трость и ту в Тригорском бросил.

      Медведь ношу в крапиву скинул, развернулся – и к нему.

      Ну, Пушкину-то ради Анны Керн даже ногти об медведя обломать не жалко, хоть он их до такой длины дохолил, что крестьяне, бывало, за черта принимали.

      Попятился медведь, оземь грянулся, через голову перекувырнулся. Видит Пушкин: стоит перед ним военный.

      – Позвольте представиться, – говорит. – Генерал Керн. А это вот – моя законная супруга.

      Пушкин не растерялся.

      – Если вы медведь, а прикидываетесь генералом, то вы опасное животное. Если же вы генерал, а прикидываетесь ради обмана медведем, то вы бесчестный человек!

      – Ну что ж, извольте стреляться.

      Тем временем Анна Керн очнулась и обратно в Тригорское убежала. Она и всегда так: чуть недосмотрит генерал, непременно сбежит куда-нибудь.

      Тут деревенские на подмогу подоспели и сама Прасковья Александровна с рогатиной, да уж поздно: дуэль на завтра назначили.

      Генерал в лес удалился, а Пушкин домой пришел да до сумерек в погреб из пистолета палил.

      На следующий день, как уходить собрался, говорит няне:

      – Нет ли, мама, чего-нибудь с собой пожевать?

      Няня мигом сообразила, что к чему: у Пушкина привычка была во время дуэли жевать. Сбегала на огород:

      – Вот, возьми хоти огурчиков…

      А пока несла, пошептала над ними тайно: «Стань ты, Пушкин, комаром!»

      Генерал уж на опушке поджидает. И Прасковья Александровна тут, командует:

      – Теперь сходитесь!

      Пушкин огурцом захрустел. Целится генерал, а в кого целится – не поймет. Будто и не Пушкин перед ним стоит, а комариный рой пляшет. Думал, гипертонический криз начинается, заморгал, свободной рукой в карман за таблеткой полез. Тут, и правда, один комар прилетел, да впился ему в правый глаз. В поле надо было стреляться!

      У генерала нервы сдали, озверел он и кинулся в чащу. Оттуда потом жене развод прислал.

      Но пришлось-таки Анну Керн из Тригорского увезти – мало ли что…

* * *

      Раз Пушкин собрался в Тригорское. Идет, одной рукой трость подбрасывает, в другой пистолеты держит: прихватил барышням похвастаться, сколь метко стреляет. Вдруг подлетела к нему тройка, а в ней – разбойники. Пушкин их тотчас признал по разнообразию одежды и по общему вооружению. Охнуть не успел, а уж ящика с пистолетами нет.

      Следом коляска подкатила, и вышел из нее атаман. Пушкин как глянул:

      – Байрон!

      (У него дома портрет был.)

      А незнакомец улыбнулся слегка и говорит:

      – Нет, я не Байрон, я другой.

      – Кто же?

      – Дубровский!

      – А я – Пушкин.

      Ну, и разговорились.

      Пушкин Дубровскому:

      – Пистолеты бы вернули! Это моя утеха; без них я в изгнании совсем пропаду.

      Дубровский распорядился.

      Пушкин тогда:

      – А вы