Доживем до понедельника. Наталья Долинина

соберись, соберись! – бодро сказала учительница и взъерошила Генкины волосы. – Знаешь, почему не пишется? Потому что туман в голове, сумбур… Кто ясно мыслит, тот ясно излагает!..

      …И снова рабочая тишина.

* * *

      Была большая перемена.

      Младшие ребята гоняли из конца в конец коридора, вклиниваясь в благопристойные ряды старшеклассников, то прячась за ними, то чуть не сбивая их с ног…

      Школьный радиоузел вещал:

      «…Вымпел за первое место по самообслуживанию среди восьмых классов получил восьмой „Б“, за дежурство по школе – восьмой „Г“. Второе и третье места поделили…»

      Мельников стоял, соображая с усилием, куда ему надо идти. Подошла Наташа.

      – Что с вами? У вас такое лицо…

      – Какое?

      – Чужое.

      – Это для конспирации.

      Наташа спросила, чтоб растормошить его:

      – Да, мы не доспорили: так как насчет «дистанции», Илья Семеныч? Держать ее… или как?

      Мельников ответил серьезно, не сразу:

      – Не знаю. Я, Наталья Сергеевна, больше вам не учитель.

      – Вижу! – огорченно и дерзко вырвалось у нее.

      Помолчали.

      – Где же наши? – Наташа оглядывалась и не находила никого из девятого «В».

      – Пишут сочинение. У меня отобрали под это урок.

      – Вам жалко?

      – Жалко, что не два.

      Слова были сухие и ломкие, как солома.

      – Пойдемте посмотрим, – предложила Наташа, и Мельников пожал плечами, но пошел за ней к двери девятого «В» – по инерции, что ли…

      Наташа заглянула в щель:

      – «Мое представление о счастье»… Надо же! Нам Светлана Михайловна таких тем не давала, мы писали все больше про «типичных представителей»… А физиономии-то какие: серьезные, одухотворенные…

      Слышит ли он ее? О чем думает?

      – А Сыромятников списывает! – углядела Наташа. – Чужое счастье ворует…

      – Это будет перед вами изо дня в день, налюбуетесь, – отозвался Мельников.

      Гудела, бурлила, смеялась большая перемена. Ребячья толкотня напоминала «броуново движение», как его рисовали в учебнике Перышкина.

      – Не понимаю, как они пишут такую тему, – вздохнула Наташа. – Это ж невозможно объяснить – счастье! Все равно что прикнопить к бумаге солнечный зайчик…

      – Никаких зайчиков. Все напишут, что счастье в труде, в борьбе…

      Он был сейчас похож на праздного, постороннего в школе человека. Что это – позиция? Поза? Тоска?

      Открылась дверь, выглянула Светлана Михайловна. Дверью она отгородила от себя Наташу, видела одного Мельникова.

      – Может быть, зайдете? – предлагает она. Но, перехватив его взгляд, оборачивается: ах вот что! Воркуете? Но нельзя ли подальше отсюда, здесь работа идет, сказал ее взгляд. Резко закрылась за ней дверь. Прозвенел звонок.

      – У меня урок, – говорит Наташа.

      – А я свободен, – с шалой усмешкой, с вызовом даже отвечает Мельников, словно он неприкаянный, но гордый люмпен, а она – уныло-старательный клерк.

      И они разошлись.

* * *

      Девятый «В» писал сочинение