Фашисты. Кирилл Рябов

Селиванов однажды.

      – Не знаю. Среда. Слушай, денег сколько осталось?

      – Сейчас.

      Он достал телефон, открыл приложение.

      – 122 рубля.

      «Всё пропил», – мелькнула равнодушная мысль. – Как раз две бутылки, – сказал Витя. – Сползаю?

      – Давай. Но возьми одну. Надо оставить на проезд.

      – Какой проезд?

      – К отцу. Я к отцу собирался.

      – А, точно.

      Витя ушёл. Селиванов, перебарывая тряску, выбрал в пепельнице хабарик и закурил. Шкаф продолжал его беспокоить. Он докурил и ушёл на кухню. Бросил окурок в раковину с горой посуды. Тревога не отпускала. Селиванов отчётливо услышал тяжёлый вздох. Теперь оно пряталось под столом. Он заглянул. Никого. Проверил ванную и туалет. Всё было чисто, в переносном смысле, конечно. Значит, шкаф. Селиванов вооружился кухонным ножом, подкрался и распахнул дверь. Завоняло старой, слежавшейся одеждой. Внутри никто не прятался. Он и сам это понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Бросив нож, он доковылял до раскладушки и лёг. И вдруг понял: чудовище сидит на лоджии. В этот раз оно слишком большое. Больше Шурика. Селиванов натянул на голову покрывало.

      Пришёл Витя с двумя бутылками водки и толстой женщиной непонятного возраста. Она с трудом стояла на ногах.

      – Это Зоя, – сказал Витя.

      – Жизнь, – ответила она и тяжело опустилась на кровать.

      – Налей мне скорее, – попросил Селиванов.

      Витя шустро разлил в три стакана. Выпили. Зоя половину вылила на грудь. Селиванов немного успокоился. Выглянул на лоджию. Она была завалена хламом: лыжи, ящики, рваный ботинок, чучело белки.

      – Вить.

      – Чего?

      – Я же просил оставить на проезд.

      Витя махнул рукой.

      – Да всё равно бы пропили завтра.

      Селиванов подумал, что он прав. Зоя храпела, раскинувшись на спине. Витя налил в два стакана.

      – Знаешь что? – сказал он. – Я понял: нет никакого рая и ада. Мёртвое навсегда останется мёртвым. Никакого продолжения потом не будет.

      Селиванов выпил и лёг на раскладушку.

      – И ладно, – пробормотал он, засыпая.

      Ему приснился странный сон. Будто он весь с головы до ног оброс овечьей шерстью. Какие-то мужики в сапогах связали его верёвкой и бросили на грязный пол. Селиванову было очень страшно. Он пытался спросить, что с ним будут делать, но только блеял. Мужики протянули мозолистые руки и стали выдирать из него эту шерсть огромными клоками. Он заорал от дикой боли, заплакал и проснулся.

      В комнате было темно. Он слышал храп Вити. Селиванов ощупал себя и сел. Опять его трясло. Но боли не было. На кухне горел свет. Он вышел. Там сидела голая Зоя.

      – Есть выпивка? – спросил Селиванов.

      Она достала из-под стола бутылку. Посуды не нашлось. Селиванов глотнул из горла.

      – Зоя в переводе с греческого означает «жизнь», – сказала Зоя.

      Она была грязная, толстая, с опухшим землистым лицом, свалявшимися волосами, обветренными губами, отвисшими до пупка титьками, с татуировкой на руке в виде купидончика.

      – Да