Записки времён последней тирании. Роман. Екатерина Блынская

она сказала мне. И я похоронила эти слова в своей голове, а вечером снова пошла к Луцию, который уже ждал меня.

      ***

      Отчего же все преступления происходят под покровом ночи?

      Накануне Луперкалий я была в оживлённом волнении. Дрожали, казалось, даже перстни на моих пальцах, рабыня не могла уложить прядь к пряди.

      В зеркале, блистающем медью, я глядела на своё молодое и глупое лицо. Кудрями завивались над ушами золотистые волосы. Да, они были прекрасны… не тронутые сединой, живые и льющиеся. Кормилица Нерона, Эклога, шла следом за мною, под тенью перистиля, неся в руках тёплый шерстяной плащ. На беду она сколола мою одежду золотыми булавками на плечах. И я их потеряла.

      Луций встретил меня в темноте. Только три масляных лампиона бесчадно посверкивали справа и слева от его белого ложа, крытого леопардовыми шкурами и занавешенного косским шёлком пурпурного цвета. Он сам отпер мне дверь, как только расслышал шёпот Эклоги, принявшей мой плащ. Та села у дверей, поодаль от центуриона, стоявшего на своём обычном месте, в тени от выхода в атрий.

      В истомном полумраке были видны только очертания его тела: курчавая голова, короткая туника, над которой смеялся весь дворец, и глаза, блеск которых так лихорадочно возвещал о его страсти… Глупый мальчишка думал меня обласкать, но только напугал, схватив за руки, за оба запястья, и усадив на ложе.

      Рим уже утих. Только вдали слышалась деревянная колотушка, да где – то истошно вопила какая – то женщина. Видно, её схватили наши друзья, которые часом раньше, как только окончился ужин, вышли пошалить на Аргилет, облачившись в тёмные одежды и прихватив с собой ножи.

      Луций тоже это услышал, замер, подбежал к окну и сквозь ставни стал прислушиваться, оскалившись, как волк.

      – Слышишь? Это недалеко от лупанария кричат! – восторженно взвизгнул он, обратившись ко мне.– Пойдём к ним! Там весело.

      И тут же подскочил к ложу, как актёр на сцене, изменив настроение и вид.

      Я сидела, вжавшись в леопардовый мех, чуя его под тонкой тканью наряда, который весь светился насквозь от хитрого света лампионов. Ладони мои успели вспотеть и сердце так и бесилось в груди, как от трясучки. Луций сел рядом, поглядывая на меня одним глазом, лишь слегка повернув голову.

      – Ты боишься? – спросил он меня, наконец.– Неужели и ты тоже?

      Я опустила голову. И тут мне хотелось быть смелой, но слова капали, как смола из раны дерева.

      – Я знаю, что ты что-то придумал… и не могу выделяться смелостью, являясь только женщиной.

      Луций захохотал клокочущим смехом, идущим из глубины его юношеской безволосой груди.

      – Это правда… Но я хотел сказать совсем другое, а сказал – это! Зато я услышал то, что ожидал…

      Меня не поколебали его слова. Да и что мне теперь терять?

      – Славно. Вот и всё… теперь ты доволен.– сказала я.

      – Чем же? – спросил он, укладываясь