Записки времён последней тирании. Роман. Екатерина Блынская

Кузя, потеряв мужа на любовных фронтах, с желанием насолить ему, заметила Платона.

      Одна главная роль, вторая, третья… И вот сейчас, когда он сыграет Нерона, а она его мать Агриппину, можно уже ему и пальцем не шевелить. Карьера в гору. Всё принесут, всё дадут! И самое главное, что он дождался.

      ***

      Проходя мимо дворовой палестры он недолго посмотрел, как крепкозадые юноши в красных майках играют в футбол и матерятся.

      – За мат: вон с поля! – хотелось крикнуть Платону, но он понимал, что ему навешают.

      Свежий и ухоженный, синеглазый атлет с лицом Антиноя, не выражающим ничего, кроме скрытого самодовольства, Платон с утра готовился к этой встрече.

      Час назад он подписал контракт с голливудским продюсером. Вот так… падёт бремя Кузи. А сейчас, когда до премьеры осталось три месяца, можно и потерпеть. Он потерпит. Восемнадцать лет терпел.

      В закатном свете, нежась в тепле красок, кремовый кирпич Кузиного дома делался розовым и казался съедобным, как пастила.

      Или нет… Он напоминал розовое мясо свежевыловленного морского гребешка.

      Ему сразу открыли.

      Проходя через прихожую, Платон оставил в ларарии две припасённые специально для этого две конфеты « Мишки на севере» для Матери и Отца, фигурки которых из раскрашенного и высушенного хлебного мякиша самолично сделала Кузя.

      – Интересно, знаете ли вы, что я люблю вашу дочку только ради своей собственно выгоды? И она должна быть счастлива. – сказал Платон про себя, глянув в нишу, скрытую полумраком.

      Оттуда что -то щёлкнуло и волоски на руках Платона встали дыбом.

      – Мать вашу… – процедил он сквозь зубы.

      Навстречу ему вышла домохозяйка Лаура Гамлетовна и сказала с лёгким, старательно выводимым иберийским акцентом:

      – Можете зайти в ванную комнату. Только сразу прикройте двер, а то просквозите её.

      Платон скинул ботинки, уронил лёгкую курточку в руки Лауры Гамлетовны, развязно стащил рубаху.

      Лаура Гамлетовна вытаращила пуговичные глаза на Платоново мускулистое тело, гладкое, словно полированное, и протянула руку к трицепсу.

      – Ну? На… пощупай.

      – Карощий. Как мой син. Он такой же… Крепенькие… Занимаетесь?

      – Какая – никакая, а всё – таки женщина. Кому вредит восхищение одноклеточных? – подумал Платон и ответил, – Занимаюсь понемногу. Я же весь спектакль полуголый хожу. Вот мне и приходится быть… таким… Моя- то туника вот эдак ноги открывает. Нельзя жиреть! Пришлось мне договориваться…

      – С кем? – шёпотом спросила Лаура Гамлетовна.

      – С этим. – шёпотом ответил Платон. – С властителем душ.

      Лаура Гамлетовна перекрестилась.

      – Тьфу! Дурачок вы, Платон Аркадиич. Вы глупэнький! Мой муж тоже говорил так, что он старый конь, но шкура должна быть блэстящей. Так и умер. Блэстящий весь. Свэркал, да!

      И Лаура Гамлетовна, качая головой, опустила жирные, мягкие руки.

      Платон освободившись от брюк и трусов вошёл