Записки времён последней тирании. Роман. Екатерина Блынская

Мы их целый час подбирали!

      – А ты? Ты помнишь, как мы ехали тогда на гастроли по Подмосковью и в автобусе была такая громадная рюмка пятилитровая, которую Лёшка Сыров наполнил до половины водкой и мы её передавали, от одного к другому, будто это братина на тризне.

      – Да! Помню, я тогда тебя ждала, что ты приедешь, я раньше дома была, а Инна мне звонила и орала в трубку, чтобы я поберегла свою невинность!

      – Но ты же её тогда уберегла!

      Анжела смеялась, её жемчужные зубки, давно сменившие настоящие, белели в полумраке салона.

      – Ах, какие закаты над Москвой! Какие закаты!

      Платон рулил с удовольствием вспоминая, как носился по Москве на своей первой шестёрке в середине девяностых, играя в некий вариант современного « стрит – челленджа»

      – Смешно было! Я мог обогнать помпу и оказаться впереди слонов и балдахинов.

      – Что? – смеясь переспросила Анжела.

      – Что? – крикнул Платон.– Зелёные побеждали всегда! А? Помнишь того возницу, первого, который погиб на моих глазах.

      Анжела смеялась.

      – Ты что от Бейлиза? От Бейлиза поехал?

      – Да! От тебя! От тебя, Поппея!

      Анжеле нравилось, что Платон называл её Поппеей, хотя роль была весьма неоднозначной.

      – Если ты будешь гнать, у тебя заберут права!

      – Плевать!

      Платон вспотел, ему стало жарко под кондиционером. Он рулил одной рукой, а вторую положил Анжеле на ногу и сжимал её мягкую ляжку, словно это был некий антистресс.

      – Хорошо, что ты такая – же мягкая, как раньше! Не жирная, как моя Цезия Третья, а мягкая, нежная.

      – Она звонила?

      – Нет! Едем купаться. Едем в Серебряный Бор!

      – Едем! – завизжала Анжела и сделала музыку громче.

      …

      На мокром песке босая Анжела выглядела трогательно, как девочка. Она всегда следила за фигурой и сейчас, в тридцать восемь, ничем не отличалась от той, прежней.

      Та же смешная поступь, тот же шаловливый взгляд, но иногда в нём читалась какая-то тяжёлая мысль, словно бы не своя.

      Анжела мочила ноги и ждала Платона на берегу.

      С противоположного берега хорошо были видны многоэтажки новых жилых комплексов, унизанные бисерным светом. Они падали отражениями вниз, в воды Москвы – реки и ползли, колеблемые нежным волнением, не доползая никуда.

      Это недвижимая подвижность приковывала взгляд и Платона, с шумом рассекающего водную гладь, под круглой луной.

      Из леска веяло свежестью, от песка лавовым теплом.

      Платон плыл вперёд, в восторге купания даже позабыв о том, что заплыл слишком далеко.

      – Плаатон! Плааатон! – кричала с берега Анжела.– Возвращайся! Мне тут страшно одной!

      – Я убью тебя так… Я сделаю корабль, и подарю тебе его. И когда корабль выйдет на середину озера, он распадётся на части. И балка упадёт на тебя и ты умрёшь…

      Над водой звенели комары.

      – И тебя съедят жадные рыбы, и раки и всякая морская и озёрная дрянь. И все гады станут ещё гаже, наевшись тебя.

      – Плаатон!

      – Я