Зимний мальчик. Василий Павлович Щепетнев

– за колхоз двух человек с курса отчислить, это точно. Строгость – мать порядка. Во-вторых, мы ж теперь студенты, братство, передовая часть передового общества, нам на нарах пить не с руки. В-третьих, с нами дамы.

      – Где?

      – Везде. В данном случае, в сорока шагах к юго-западу. А у нас даже крымской шипучки нет.

      – Какой шипучки?

      – Советского шампанского, Абрау-Дюрсо.

      – А ты что, французское только пьешь?

      – Я, брат, никакого не пью. Нас у матери четверо, отец ещё в шестьдесят пятом умер. Каждую копейку считаем, и говорю не для красоты слова – каждую. Так что не до шампанского. Вот вернемся в город, устроюсь на «Скорую»…

      – Кем устроишься? – спрашивал дотошный Васин.

      – Водителем. Я в армии не груши околачивал, могу с закрытыми глазами что «газик» прооперировать, что «волгу». Разобрать, что нужно – поменять, и собрать снова, но уже лучше прежнего будет.

      – А ну покажи ладони! – сказал Васин.

      Барон показал.

      – Годятся, – он поставил рядом свои. – Чувствуется брат-пролетарий, – и он посмотрел на меня.

      – Я не рабочий, отнюдь. И не крестьянин. Хотел бы стать рабочим – пошёл бы на завод. Крестьянином – в совхоз какой-нибудь, их много, совхозов-то. А раз поступил в мединститут, значит, буду пролетарием умственного труда. Интеллигенцией то есть.

      – Интеллигенция – не пролетарий. Пролетарии у нас гегемон, а интеллигенция – просто прокладка, – Васину, видно, хотелось поговорить. Может, просто, а может, со значением.

      – Прокладка между прошлым и будущим, – согласился я. – Ты, товарищ Васин, ведь тоже в прокладки идешь, от корней отрываешься. Почему не хочешь в колхозники или рабочие?

      – Ну, не всё ж белоручкам докторами становиться. Я вот выучусь на хирурга и вернусь в родную Жуковку людей лечить, там как раз новую больницу начали строить. Ты ведь в Жуковку не поедешь?

      – Это как сложится. Может, и поеду. Партия прикажет, комсомол ответит «есть!»

      – Хоть и поедешь, так через три года уедешь. У нас в Жуковке приезжие не приживаются.

      – Что так?

      – Асфальтов у нас мало. Ну совсем нет. Опять же на двор ходить непривычны.

      – Ну так и асфальт, и водопровод с канализацией дело наживное. Наживёте, люди к вам и потянутся.

      – Ага. Вот сейчас прямо начну наживать.

      – Охота вам попусту спорить, – сказал барон. – Ещё наспоримся. Шесть лет впереди.

      – Да это не спор. Просто обмен мнениями, – ответил Васин.

      Тут стали подходит и остальные. Устраиваться, знакомиться и коллективно ужинать. Хлеб, сало, домашние котлеты – всё на общий стол. Стол у нас был мировой, фанерный щит «Служу Отечеству» с румяным солдатиком в парадной форме. От военных остался. Мы его приспособили кое-как.

      Сытому и спится слаще. Даже на голых нарах.

      Утром с непривычки чувствовал себя странно. Тело ломило. И опять снились кошмары. Они мне часто снятся.

      Завтрак, теперь уже общеотрядный, подкрашеный кипяток, ломоть серого хлеба и кубик маргарина.

      – Ничего, обед будет