Зимний мальчик. Василий Павлович Щепетнев

остановил милиционер. Незнакомый. Не сказать, что я вообще близко знаком с милиционерами Сосновки, отнюдь нет, но в лицо-то знаю. И они меня. А этого не знал.

      – Сержант Павлов, – представился он. – Ваши документы.

      Обыкновенно я хожу безо всяких документов. Но как раз сейчас они были с собой – я ж из Москвы вернулся.

      Сержант внимательно пролистал паспорт.

      – Живёте…

      – Солнечная, тридцать один, – сказал я.

      Он сверился со страничкой прописки.

      – Уезжали?

      – Да, неделю был в Москве.

      – Это хорошо, – он козырнул, возвращая паспорт.

      Однако.

      По пути я зашел в магазинчик. Хлеба купить. Нужно бы и всякого другого, но руки заняты: портфель, чемодан. Хлеб, половинку круглого, я положил в авоську, буду нести вместе с портфелем. Можно было бы и в портфель, но хлеб духовитый, горячий. Что пропахнет портфель, не страшно, а вот измажет – нехорошо. Дедушка не любил неопрятности, и эта нелюбовь отчасти передалась мне.

      На выходе из магазина встретился почтальон.

      – Вам письмо заказное, – сказал он. – Вас не было, я его в ящик бросил, вместе с прессой.

      – Ладно.

      – Видели уже, сколько милиции в Сосновке? – спросил он по праву почтальона. Почтальон, он если не всеобщий любимец, то всеобщий знакомец.

      – Видел одного милиционера, – ответил я.

      – Их много. Из Черноземска.

      – Что-то случилось? – задал я ожидаемый вопрос.

      – Так ведь пока вас не было, в Щукино ещё двое пропали. Дети, восьми лет.

      Щукино – посёлок в шести километрах по железной дороге.

      – Вот Андрей Николаевич – по праву почтальона он звал первого секретаря обкома запросто, по-родственному, – и распорядился. Кровь из носу, а отыскать мразь, и быстро.

      Я не ответил. Что отвечать-то?

      – Они и стараются, милиция. Под каждый камушек заглядывают, подворные обходы каждый день, проверяют, нет ли нарушений паспортного режима, и вообще. Спрашивают, не видел ли кто чего, – почтальон с надеждой посмотрел на меня.

      – Я в Москве был, – разобнадёжил его я.

      – Ну да, конечно. Если вдруг увидите подозрительное… или узнаете… или просто подумаете…

      – Тут же позвоню в милицию, – закончил я.

      – Именно, именно, – обрадовался почтальон, и мы расстались.

      Дома я поставил на огонь кастрюлю, сегодня будет «суп перловый с мясом», из пакетика. Нужно будет кулинарную книгу купить, что ли. Здесь, в Сосновке, столовых нет, а в город не наездишься. Правда, занятия начнутся скоро, тогда и буду обедать в городских столовых.

      Настроение, с утра бодрое, испортилось. Живёт же всякая мразь на свете, да не просто на свете, а где-то рядом. Где-то совсем рядом. Даже «заказное письмо», запрос Новосибирского Оперного театра на постановку, настроение не улучшил. Нет, постановка – это здорово, но вот что с чудовищами делать?

      Ночью мне снился странный сон. Мне вообще последнее время снятся странные сны, но в них я обыкновенно горю. Буквально. В огне. И да, больно. Не очень, всё же сон, а не явь, но во сне – больно. А просыпаюсь, и не больно.

      Но