Зимний мальчик. Василий Павлович Щепетнев

дома есть? Конечно, есть. Какой?

      – Катушечный, «Акай». И кассетный, «Панасоник».

      – Панасоника у меня нет, сойдемся на «Воронеже». Звук будет тот ещё, у меня ж не студия, но мелодию услышишь – и я сыграл восемь основных тем. Проверил запись. Сносно. – Вот. Работай.

      – А…

      – Мы пишем оперу. Практически, написали. Музыка хорошая, стихи волшебные. В будущем году – тридцатилетие десанта на Малую землю. Некоторые уже мастерятся, но у нас выйдет лучше. Собственно, уже вышло. Нашу оперу непременно поставят, театру такие нужны. Государственную премию, может, и не получим, хотя неплохо бы, а Ленинского комсомола – осилим. Ну, а дальше, если повезёт – а я думаю, повезёт, – оперу поставят во всех театрах страны. Оно и слава, и большие деньги заработаем.

      – Деньги?

      – А как же! Музыкальное – моё, поэтическое – твоё. Мерседес купишь, а сочтут нескромным – Волгу в импортном исполнении. Заработала же. Это ладно, насчет договора и денег с отцом посоветуйся, у него юристы. Я ведь не денег одних ради писал.

      – А ради чего?

      Тут замолчал я.

      – Не знаю, – признался через минуту. – Накопилось, и вот – я показал на стопку нотной бумаги.

      – Но вдруг у меня не получится…

      – Уж поверь – получится. Ты, главное, не старайся писать гениально, пиши, как на душу ляжет. Если что – поправить всегда сможешь. И прости за совет: побольше рифм с открытой гласной, а шипящих хоть бы и вовсе не было, оперные певцы этого не любят.

      – Но…

      – Всё, иди, стихи наружу рвутся. Вечером возвращайся, попоём, чайку попьём – я дал Ольге кассету, чистый блокнот и автоматический карандаш.

      Она шла по двору, сначала в раздумье, а потом – как спортсменка в прыжковом секторе, примериваясь к планке.

      А я сел на велосипед и поехал на Дальнее Озеро. Солнечной энергией питаться.

      Вышло, правда, не очень. Озеро было на месте, солнце тоже, а вот народу немного. То есть почти совсем никого. Трое мужиков неспешно устанавливали доску «Купаться строго воспрещено». Я спросил у того, кто помоложе, в чём причина. Причина в том, ответил мужик, что в озере нашли двух пацанов. Не из городских, не дачники, и не местные тож. Лет семи. Вот народ и сторонится.

      – Когда нашли-то?

      – Вчера вечером. Ты-то сам дачник, что ли?

      – Дачник, – согласился я. – Ну, почти. В Сосновке живу. В институте учусь. Буду, то есть.

      – То-то морда знакомая. Ты это, осторожно. Народ подозрительный. Прилететь может.

      – Спасибо, учту. А милиция что?

      – А что милиция? – мужичок посмотрел на озеро. Следов милиции на воде не было. – Вот запрещение велели повесить. Чтобы, значит, прочитали и не тонули. Да только ведь панцанов потом притопили, а сначала…– он сплюнул, и стал прибивать ненужный гвоздь, видом показывая, что и без меня ему тошно.

      Ну, я понятливый.

      Поехал назад.

      Вот, значит, как.

      И вспомнилось, что не так давно мне на этом озере было неблагостно. Предчувствие? Послечувствие? Просто смятенная душа всяко лыко в строку ставит?

      В общем, загорал я на даче. В тени. Перемежая лежание на боках