Не разбавляя. Зоя Криминская

и, когда за поворотом скрывается предыдущая байдарка, Слава бросает весла, прижимается к ней сзади, она слегка поворачивает голову и в такой неудобной позе, рискуя ежеминутно вывалится из шаткого суденышка, они целуются, целуются, целуются и никак не могут остановиться.

      Вот Люба лежит на песке возле реки, положив голову на руку Славы. Темнеет, и над ними зажигаются звезды, и трава щекочет Любе щеку. Ей так хорошо, спокойно, как никогда не было со дня смерти мамы, и она блаженно закрывает глаза.

      Она не хочет открывать их даже, когда слышит, как с ней разговаривает медсестра, не реагирует на приход двоюродной бабушки, которую она, по примеру мамы, зовет тетей.

      Она всё слышит, но сил отвечать у нее нет, она не хочет возвращаться в сегодняшний день, снова становиться несчастной, она вся там, на реке, в летних знойных днях своей первой любви.

      Тоня набирала Славкин номер телефона. Пальцы ее дрожали, плохо попадали, и она дважды ошиблась.

      – Алло, Вас слушают.

      Тоня растерялась. Она не была готова услышать женский голос.

      – А Славу можно? – осипшим голосом спросила она.

      – А Славы нет дома.

      Голос был спокойный, уверенный, чуть нараспев.

      – Мать – подумала Антонина.

      Пауза затянулась.

      – Может быть, ему что-нибудь передать?

      Страх и отчаяние, которые раздирали Тоньку изнутри с того самого момента, как она узнала про Любу, всё напряжение последних трагических дней вылилось у нее в отчаянную, сбивчивую, взахлеб речь по телефону.

      Тоня выложила всё: как Слава с Любой сплавлялись летом в одной байдарке, а к концу похода спали вместе в одной палатке, уже не таясь от приятелей, и как Слава ни разу не захотел увидеться с Любой после похода, а когда в компании встретились, то даже не подошел.

      По мере того, как она говорила, происходящее отодвигалось от нее, осмысливалось, вырастало, и Тоня со всей отчетливостью поняла, как близко Люба была от смерти. Ее подружка, которая еще позавчера была живой теплой девушкой сейчас полутруп, бледный, измученный, едва дышащей.

      Видение истерзанной Любы, мелькнувшее в воображении Тони вызвало новые слезы, и она зарыдала в голос.

      – Алло, алло – звучал среди ее всхлипов женский голос из трубки.

      – А где сейчас Люба? – спросила мать Славы. Сейчас Тоня уже не сомневалась, что это его мать.

      – Она сейчас в больнице. У Вас, в Долгопрудном, в двадцатке лежит. Третий корпус, пятая палата.

      – Хорошо, я схожу туда и поговорю с ней.

      Тоня шмыгнула носом.

      – Только гадостей ей никаких не говорите, – запальчиво крикнула она.

      Но в трубке слышались долгие гудки.

      Нина положила телефонную трубку, взглянула на часы. Было около пяти.

      Посещения до семи, подумала Нина и тяжело вздохнула. Надо идти, и идти лучше одной. Без сына.

      Через полчаса Нина с пакетом, в котором