Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши. Сергей Довлатов

так, – ответил Джон Смит, – волчишка небольшой. Нельзя ли о нем позаботиться? Приобщить к созидательному труду?

      – Ну что ж, – сказал полковник, – будет какой-нибудь склад охранять.

      – Вы понимаете, какая штука, – возразил недавний диверсант, – он у меня, вообще-то, работник кабинетного толка.

      – А как по характеру?

      – Тонкий лирик со склонностью к унынию.

      – Минутку, – сказал полковник и набрал короткий местный номер. – Майор Кузьмин? Говорит полковник Громобоев. Как у нас с медперсоналом в детских учреждениях? Острая нехватка? Ясно. Ну вот, – обратился он к Джону Смиту, – пускай оформляется в детские ясли на улице Чкалова, 5.

      Через минуту Джон Смит вышел на улицу и быстрой походкой зашагал домой.

      Полковник Громобоев встал, подошел к окну и взглянул сверху вниз на нашу землю, которая крутится испокон века, таская на себе нелегкую поклажу – человечество!

      Роль

      Около двенадцати спиртное кончилось. Лида достала из шкафа треугольную коробку с надписью «Русский бальзам».

      Дорожинский повертел в руках крошечные бутылочки и говорит:

      – Это все равно что соблазнить малолетнюю…

      Дорожинскому было пора идти, он нам мешал. Сначала я думал, что ему нравится Лида. Но когда он поинтересовался – где уборная, я решил, что вряд ли. Просто он не мог уйти. Знал, что пора, и не мог. Это бывает…

      На кухне был диван, и Лида предложила:

      – Оставайся.

      – Нет, – сказал Эдик, – я буду думать, чем вы там занимаетесь.

      – Не говори пошлостей, – сказала Лида.

      – А что я такого сказал? – притворно удивился Дорожинский.

      Он заявил, что хочет выкурить сигарету. Все молчали, пока он курил. Я – оттого, что злился, а Лида всегда была неразговорчивой.

      Я боялся, что он захочет чаю.

      Наконец Дорожинский сказал: «Ухожу». Затем, уже на лестнице, попросил стакан воды. Лида достала «Нарзан», и Эдик, стоя, выпил целую бутылку…

      – Ушел, – сказала Лида, – наконец-то. Мне ужасно хотелось побыть с тобой наедине. Знаешь, что я ценю в наших отношениях? С тобой я могу помолчать. С остальными мужчинами все по-другому. Я знаю – от меня чего-то ждут. И если угощают, например, шампанским, то это ко многому обязывает. А с тобой я об этом не думаю. Просто хочу лежать рядом, и все…

      – Хорошенькое дело, – сказал я.

      – Глупый, – рассердилась Лида, – ты просто не в состоянии оценить…

      С Лидой у меня все это продолжалось год или чуть больше.

      Работала она бортпроводницей. К своей работе относилась чрезвычайно добросовестно. Работа для нее была важней любви.

      В этом смысле Лида напоминала актрису или балерину. Будущее для нее определялось работой. Именно работой, а не семьей.

      Иногда ей приходилось летать двенадцать часов в сутки. Она смертельно уставала. Вернувшись, могла думать только о развлечениях.

      Как выяснилось позже, она меня не любила. Но я звонил ей каждый день. Лишал ее возможности увлечься кем-нибудь другим.

      Лида была привлекательна, этого требовала работа стюардессы. В ее привлекательности