Стихи. Владимир Набоков

и ныне

      мне не понять и не забыть.

      Мой Пушкин бледной ночью, летом,

      сей отблеск объяснял своей

      Олениной, а в пенье этом

      сквозная тень грядущих дней.

      И ныне: лепет любопытных,

      прах, нагота, крысиный шурк

      в книгохранилищах гранитных;

      и ты уплыл, Санкт-Петербург.

      И, долетая сквозь туманы

      с воздушных площадей твоих,

      меня печалит музы пьяной

      скуластый и осипший стих.

      Берлин

      25 сентября 1923 г.

      Гроза

      Стоишь ли, смотришь ли с балкона,

      деревья ветер гнет, и сам

      шалеет от игры, от звона

      с размаху хлопающих рам.

      Клубятся дымы дождевые

      по заблиставшей мостовой

      и над промокшею впервые

      зелено-яблочной листвой.

      От плеска слепну: ливень, снег ли,

      не знаю. Громовой удар,

      как будто в огненные кегли

      чугунный прокатился шар.

      Уходят боги, громыхая,

      стихает горняя игра,

      и вот вся улица пустая —

      лист озаренный серебра.

      И с неба липою пахнуло

      из первой ямки голубой,

      и влажно в памяти скользнуло,

      как мы бежали раз с тобой:

      твой лепет, завитки сырые,

      лучи смеющихся ресниц.

      Наш зонтик, капли золотые

      на кончиках раскрытых спиц…

      1923 г.

      Автобус

      Расшатывая сумрак бурый

      огнями, жестяным горбом,

      на шинах из слоновой шкуры

      гремящий прокатился дом.

      И вслед качнувшейся громаде,

      как бы подхвачен темнотой,

      я кинулся и вспрыгнул сзади

      и взмыл по лестнице витой.

      И там, придерживая шляпу,

      в свистящей сырости ночной

      я видел: выбросила лапу

      и скрылась ветка надо мной.

      И вспомнил: допотопный ужас,

      бег, топот, выгибы клыков…

      Пускай в гранатовые лужи

      стекают стекла кабаков, —

      пожарище тысячелетий,

      душа дремучая моя,

      отдай же мне огонь и ветер,

      грома иного бытия!

      Когда я, легкий, низколобый,

      на ветке повисал один

      над обезумевшею злобой

      бегущих мамонтовых спин.

      5 октября 1923 г.

      Барс

      Пожаром яростного крапа

      маячу в травяной глуши,

      где дышит след и росный запах

      твоей промчавшейся души.

      И в нестерпимые пределы,

      то близко, то вдали звеня,

      летит твой смех обезумелый

      и мучит, и пьянит меня.

      Луна пылает молодая,

      мед каплет на мой жаркий мех;

      бьет, скатывается, рыдая,

      твой задыхающийся смех.

      И в липком сумраке зеленом

      пожаром гибким и слепым

      кружусь я, опьяненный звоном,

      полетом, запахом твоим…

      Но не уйдешь ты! В полнолунье

      в