Заповедник и другие истории. Сергей Довлатов

неотделимой от влажного запаха травы. Листья над головой чуть вибрировали от комариного звона. Как на телеэкране, проплывали облака. И даже паутина выглядела украшением…

      Я готов был заплакать, хотя все еще понимал, что это действует алкоголь. Видно, гармония таилась на дне бутылки…

      Я твердил себе:

      – У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжелом характере…

      И ничего. Открыли заповедник. Экскурсоводов – сорок человек. И все безумно любят Пушкина…

      Спрашивается, где вы были раньше?… И кого вы дружно презираете теперь?…

      Ответа на мои вопросы я так и не дождался. Я уснул…

      А когда проснулся, было около восьми. Сучья и ветки чернели на фоне бледных, пепельно-серых облаков… Насекомые ожили… Паутина коснулась лица…

      Я встал, чувствуя тяжесть намокшей одежды.

      Спички отсырели. Деньги тоже. А главное – их оставалось мало, шесть рублей. Мысль о водке надвигалась как туча…

      Идти через турбазу я не хотел. Там в эти часы слонялись методисты и экскурсоводы. Каждый из них мог затеять профессиональный разговор о директоре лицея – Егоре Антоновиче Энгельгардте.

      Мне пришлось обогнуть турбазу и выбираться на дорогу лесом.

      Идти через монастырский двор я тоже побоялся. Сама атмосфера монастыря невыносима для похмельного человека.

      Так что и под гору я спустился лесной дорогой. Вернее, обрывистой тропкой.

      Полегче мне стало лишь у крыльца ресторана «Витязь». На фоне местных алкашей я выглядел педантом.

      Дверь была распахнута и подперта силикатным кирпичом. В прихожей у зеркала красовалась нелепая деревянная фигура – творение отставного майора Гольдштейна. На медной табличке было указано: Гольдштейн Абрам Саулович. И далее в кавычках: «Россиянин».

      Фигура россиянина напоминала одновременно Мефистофеля и Бабу-ягу. Деревянный шлем был выкрашен серебристой гуашью.

      У буфетной стойки толпилось человек восемь. На прилавок беззвучно опускались мятые рубли. Мелочь звонко падала в блюдечко с отбитым краем.

      Две-три компании расположились в зале у стены. Там возбужденно жестикулировали, кашляли и смеялись. Это были рабочие турбазы, санитары психбольницы и конюхи леспромхоза.

      По отдельности выпивала местная интеллигенция – киномеханик, реставратор, затейник. Лицом к стене расположился незнакомый парень в зеленой бобочке и отечественных джинсах. Рыжеватые кудри его лежали на плечах.

      Подошла моя очередь у стойки. Я ощущал знакомую похмельную дрожь. Под намокшей курткой билась измученная сирая душа…

      Шесть рублей нужно было использовать оптимально. Растянуть их на длительный срок.

      Я взял бутылку портвейна и две шоколадные конфеты. Все это можно было повторить трижды. Еще и на сигареты оставалось копеек двадцать.

      Я сел к окну. Теперь уже можно было не спешить.

      За окном двое цыган выгружали из машины ящики с хлебом. Устремился в гору почтальон на своем мопеде. Бездомные собаки катались в