Суер-Выер и много чего ещё. Юрий Коваль

с лёгким цинизмом. – Это написано слишком элитарно. Для таких, как я или вот Хренов.

      – Знаете, сэр, – сказал я, – трудно доказать труднодоказуемое, но в данном случае доказательство налицо. Народные массы потрясены. Гляньте на остров, сэр!

      Да, друзья, на острове происходило нечто невообразимое.

      Нищие повскакивали с мест, размахивая костылями и протезами.

      В середине стоял на камне какой-то толмач, очевидно старый моряк, который, указывая пальцем на флажки, читал им по складам нашу скромную фразу.

      Как громом поражённые, разинули они свои искусственные рты, оттопыривали ладонями уши, силясь понять всю прелесть,

      остроту,

      музыкальность

      и образность нашей прозы,

      пытаясь постичь, зачем?

      почему?

      к чему?

      для чего?

      как?

      относятся к ним слова, начертанные в небе флажками:

      ТЁМНЫЙ КРЕПДЕШИН НОЧИ ОКУТАЛ ЖИДКОЕ ТЕЛО ОКЕАНА.

      Глава LXVII

      Лунная соната

      Пожалуй, в этот момент капитан и начал насвистывать «Лунную сонату».

      – А что касается народных масс, – сказал капитан, – они действительно потрясены. Но воспринимают как издевательство. Они просят подаяния, а им – крепдешин в небе! Величайший маразм!

      – Некоторое количество культуры и нищим не повредит, – сказал вдруг Хренов, очень, кажется, довольный тем, что его причислили к элите.

      – Они потрясены, потому что ни хрена не понимают, – влез Кацман. – Им надо было просто написать: НАСТАЛА НОЧЬ!

      – Вот это поистине гениально, – сказал я. – Представляете себе: приплывает фрегат на остров нищих, те тянут свои несчастные длани, а на фрегате вдруг средь бела дня надпись: НАСТАЛА НОЧЬ! Такая фраза может привести к массовым самоубийствам. Тут уж рухнет последняя надежда. У меня хоть и в небе, но всё-таки крепдешин.

      – А может, наш вариант, ЖУТКОЕ ДЕЛО? – скромно кашлянул старпом.

      – Знаете, что такое ЖУТКОЕ ДЕЛО? – спросил капитан.

      – Что?

      – Это когда старпом с Хреновым прозу пишут.

      – Слушаю, сэр, – сказал Пахомыч и отошёл в сторону.

      Мичман Хренов немного поник. Он не знал, как тут быть – то его к элите причисляют, то прозу писать не велят. Всё-таки он решил, что лучше уж быть причисленным к элите, а проза, хрен с ней, потерпит.

      – Да я, сэр, так просто, – сказал он. – Забава… шутка пера…

      – Оно и ясно, – сказал Суер, насвистывая «Лунную сонату». – А писать надо проще, – дружески похлопал он меня по плечу, – брать всё-таки пример с классиков.

      – Постараюсь, сэр! – гаркнул я. – Например, с Льва Толстого. Прикажите верёвочному написать что-нибудь из прозы этого мастера. Ну например, первую фразу романа «Анна Каренина»:

      ВСЁ СМЕШАЛОСЬ В ДОМЕ ОБЛОНСКИХ.

      Нищие на острове очень обрадуются. Там много интеллигентов.

      «Лунная соната», насвистываемая капитаном, зазвучала угрожающе. Он выпускал в меня трель за трелью:

      ху-ду-ду,

      ху-ду-ду,

      ху-ду-ду,

      пам!

      пам!

      пам!

      Пожалуй,