Екатерина Чубарова. Татьяна Алексеевна Коршунова

я спрошу её совета? Она скажет: согласиться. Да, так и будет. Ведь причин для отказа – нет».

      Лошади остановились на Английской набережной.

      – Нина Григорьевна в своих покоях, – сказал лакей.

      Екатерину пускали к Ланевским без докладу. Она поднялась по лестнице, прошла через залу и гостиную в половину дома, где находилась спальня княгини. Нина вышла к ней. Она безошибочно узнавала Екатерину по шагам в темпе andantino.

      – Нинетт, я хотела… У меня в голове одни вопросы, вопросы… А мне нужен ответ!

      Княгиня смотрела на неё влажными глазами. Веки у неё набухли и покраснели, на ресницах поблёскивали невысохшие слёзы. Из-под мизинца сжатой руки торчал уголок мокрого платка.

      – Нина… Что?.. Что случилось? Пётр Васильевич?..

      – Поди сюда.

      Она провела Екатерину в свою спальню, усадила на кушетку. Подошла к комоду, где на подносе лежали письма, и подала ей конверт со сломанной печатью:

      – Прочти.

      Томящий жасминовый аромат пронизывал Нинину постель. Сложенный вчетверо лист сам распался в руках.

      «Дорогая Нина! Пишу тебе, находясь на бивуаке».

      Пётр Васильевич жив – слава тебе, Господи!

      «Прости за почерк, писать приходится на коленях в палатке. Я живой! Это главное, что обрадует тебя, ибо не всем досталась такая участь после трех дней боя. Мы сражались с французами под Можайском, в местечке Бородино. Не стану страшить твою нежную душу подробными описаниями, что творилось перед моими глазами. Сколько я видел смерти, боли и человеческих страданий. Я до сих пор не осознал, к чему привёл этот бой. Должно быть, мы проиграли его, если приказано отступать к Москве. Мы потеряли в этом бою…»

      Неразборчивые буквы князя запрыгали у Екатерины перед глазами.

      «Одним ядром были убиты два наших офицера: граф Татищев и старший сын Олениных. Убит молодой князь Иван Туренин – наш добрый друг».

      Она сомкнула веки, выдавленные слёзы потекли по лицу. Рука с письмом упала на атласное покрывало.

      – Туренин… Так и вижу его лицо перед собою. Глаза большие, синие. Говорили, что он офицерское жалованье отдавал на Воспитательный дом. Ведь у него жена на сносях! И две дочки!

      – Да… Да, – Нина захлёбывалась слезами.

      – Сын графа Татищева – того, что воевал со шведами вместе с моим отцом! А Оленин – он был, кажется, одних лет со мной? Как же так, Нина? Как страшно! Таких, как они, больше не будет… Не будет…

      Вспомнился какой-то воскресный день в приходской Спасо-Сенновской церкви. В прошлом году. Осенью. В правой половине вдруг мальчишки расхохотались. Два брата Олениных, два портупей-прапорщика. Оказалось, одному на плечо спустился паук, и тот его на другого перебросил. Два брата… Один озорной, громкоголосый, с болотно-карими всёподмечающими глазами. А в другом что-то было ангельское, как будто на земле ему и делать нечего. Екатерина оглянулась тогда на них. Рядом стоял Александр. Как в Бежецке…

      Сердце кольнуло.

      – Прочла ты о подпоручике