Я тебе изменяю. Амелия Борн

переезжаете ко мне! С Глебом я вас больше не оставлю!

      Мама выдала эту тираду и вдруг помчалась в нашу спальню. Я проследовала за ней, убедившись, что Тео вновь занялся компотом.

      По позвоночнику пробежал ледяной озноб. Глеб эту ночь спал на диване, куда я его и отправила, а утром, пока мы с Тео еще дремали, лежа вместе на кровати (почему-то казалось, что если оставлю сына спать одного, его у меня попросту заберут), уехал на работу.

      Обычно мы с мужем созванивались во время его обеда, обменивались короткими новостями, которые никакой особой информации не несли, а потом я дожидалась его вечером и мы уже обсуждали, как и у кого прошел день. Однако за сегодняшний обеденный перерыв Глеб мне ожидаемо не позвонил.

      И вот теперь, когда я начала посматривать на часы и ждать, что же произойдет с наступлением вечера, мама сделала мне сюрприз.

      – Что ты делаешь? – удивленно воскликнула я, понимая, что она… собирает вещи Глеба.

      Причем делает это с таким рвением, какого я от мамы ни разу не видела.

      – Я сказала, вы переезжаете ко мне!

      – Но это вещи Глеба!

      Переваривая то, что сказала мама, я не понимала, что вообще творится. Конечно, никуда уезжать из собственной квартиры я не планировала. Во-первых, потому что здесь был мой дом. Во-вторых, по закону она была наполовину моей. Да, оформлена на мужа, но в случае развода я получила бы половину, ибо брачного контракта с Ланским не заключала. Да и родители помогли нам с покупкой, выделив на нее весьма внушительную сумму.

      – А Глеб переезжает к Римме и Вымени.

      Мои брови поползли наверх. Что имела в виду мама, я не поняла. Однако она, вдруг разом успокоившись и даже сникнув, вздохнула и пояснила:

      – Я была у сватьи. И видела там твоего мужа с какой-то… женщиной.

      Возникло ощущение, будто мне в грудь вогнали ледяную иглу размером со шпиль останкинской телебашни. Стало больно. Там, где сердце. Глеб действительно мне изменил, а я, как дура, все подспудно не верила в сказанные мужем убивающие слова.

      – С какой-то женщиной? – выдавила из себя и схватилась за первую попавшуюся поверхность, оказавшуюся журнальным столиком.

      – Оленька, господи… прости ты меня.

      Она бросилась ко мне, помогла добрести до кровати, на краю которой мы и устроились. Мне казалось, что внутри в этот момент растекается что-то схожее с выжженной пустыней. Я верила безоговорочно в то, что мне сказала мама. Просто не было повода начать сомневаться, допытываться, искать правду. У Глеба действительно была другая.

      – За что простить? – подняла я взгляд на мать.

      Она сначала отшатнулась. Видимо, по моим глазам было ясно, что именно владеет мною в данный момент.

      – За то, что вывалила на тебя все… вот так.

      Я закусила нижнюю губу. До боли, чтобы отрезвиться. И, взяв себя в руки, велела:

      – Расскажи все. Я должна понимать, с чем имею дело.

      Держалась из последних сил, но именно они мне и были нужны для того, чтобы продолжать жить дальше.

      История, прозвучавшая из уст матери,