.

деле, идёт где-то там война или кончилась – здесь уже неважно.

      – Ну, так чо, ты где ж был, раз уж не на фронте?

      – Работал, – пожал плечами Гаор. – Ветеранская пенсия маленькая, на неё не проживёшь.

      Он не знал, насколько поняли его слушатели, знают ли они, что это такое – ветеранская пенсия, но слушали его явно сочувственно, и он продолжил:

      – Вагоны грузил, машину водил, да за любую подработку брался.

      О газете Гаор твердо решил до последнего не говорить. Седой – другое дело, тот понял, а здесь – точно слишком много объяснять придётся, и ненароком дойдёт до надзирателей, тоже неизвестно как обернётся. Вот растрепал он о фронте и получил сразу. Но фронт указан в его карте, а газета нет, этого и надо держаться. Но спрашивали его о другом, вернее, вели к другому.

      – А этот, что метелил тебя, он тоже… ветеран?

      Гаор понял, но ответил спокойно и будто небрежно.

      – Палач он везде палач.

      – Тебя в надзиратели звали? – спросили его уже впрямую.

      – Нет, – так же прямо ответил Гаор.

      – А позвали бы?

      – Не пошёл бы.

      – Чего так? Ты ж…

      – Кто я? – перебил настырного Гаор, не дав тому произнести то, на что, как легко догадаться, придётся отвечать ударом.

      Остальные негромко засмеялись.

      – Что Булдырь?

      – Получил?

      – Не, ща получит!

      – Ну, давай. Кишка тонка Рыжего поддеть?

      Булдырь курил быстрыми затяжками, глядя в упор на Гаора и явно решая: вести дело на драку или нет. Гаор спокойно ждал, надеясь, что ему дадут докурить. Он чувствовал, что отношение к нему изменилось и если он врежет приставале, то того не поддержат.

      – Эй, хватит сидеть вам, куряки, – подбежала к ним маленькая, чуть больше Матуни женщина, – айда в горелки.

      – Каки горелки осенью?! – возмутился Полоша, но загасил окурок и, бережно спрятав его в карман, встал. – Вот я тебя, чтоб не путала!

      Женщина, взвизгнув, метнулась от него, Полоша, притворившись, что не успел ухватить её за куртку, рванул следом, и они сразу затерялись в толпе. Остальные засмеялись.

      – А чо, айда, мужики.

      – Успеем и насидеться, и належаться.

      – И то, бабёнкам вон и поиграть не с кем, молодняк один!

      Что такое горелки, Гаор не знал, но о смысле происходящего догадался легко. Перемена – она перемена и есть. Где ещё и поиграть, и побегать? Но у него ещё на две хорошие затяжки хватит, и он остался сидеть, когда остальные уже ушли. Перед ним крутилась весёлая и вроде совсем уж беззаботная толпа, в которой только по росту, да ещё голосу можно было отличить мужчину от женщины. Гаор уже давно заметил, что одеты все здесь одинаково: штаны, рубашки, комбезы, ботинки, у женщин только волосы длиннее, и они их по-всякому закручивают на макушке, но не принятыми у ургорок фигурными узлами, а простыми пучками, оставляя лоб и шею открытыми. Интересно, это хозяин женщинам отдельной одежды не даёт, или так у рабов принято? И у кого спросить – не знает, и не обидит ли этим вопросом, тоже неизвестно. Так что пока примем молча.

      Неподалёку