Шибболет. Вероника Капустина

же поцелуй достанется пустоте.

      Тянуться недалеко, поскольку она повсюду.

      Но она и сама не та, и губы её— не те…

      Она поцелует всех. Но я отвечать не буду.

      Пусть ходит, висит, лежит. Я этот всемирный морг

      Освоила, обжила, и честно плачу ей дань я.

      Но кто-то же иногда вдувает в меня восторг,

      Кто-то делает мне естественное дыханье.

      «Вместо войны нам достался холодный цейтнот…»

      Счастье моё…

из песни

      Вместо войны нам достался холодный цейтнот.

      Вместо нужды— элегантный дефолт.

      Поздний кларнет свою тонкую линию гнёт.

      И к ночи свет в метро

      стал жёлт.

      Ты— в эту жизнь досылаемый новый патрон.

      Свежий боец тупо следует в часть.

      Счастье моё я нашла в переходе метро—

      смотреть и слушать тут,

      молчать.

      Счастье моё— что цейтнот не всё время взведён.

      Стелется звук и срывается вниз.

      Здесь, под землёй, мы пока не лежим, а идём.

      Но ты пригнись, прошу,

      пригнись.

      «Похоже, дни неверно сочтены…»

      Похоже, дни неверно сочтены:

      Страна— подросток, а на вид старуха,

      На карте копошится тень войны—

      Навозная, нервозная, как муха.

      Когда и ямб, как резаный, орет,

      Когда по-волчьи подвывает рифма,

      Лишь птицы, небом избранный народ,

      Свидетельствуют громко и незримо,

      Что жизнь жива, тупа и неправа,

      Что глупо и сдаваться, и бороться,

      Что никакого больше нет родства,

      Но что никто не отменял сиротства.

      V

      «У нас почти весёлые глаза…»

      У нас почти весёлые глаза,

      мы пьём и говорим давным-давно,

      но что-то он рассеянно сказал,

      и каждый сразу понял: вот оно.

      Все жили, шли, вставали в семь часов,

      потели летом, кашляли зимой—

      чтобы услышать пару странных слов,

      зачем— да кто же знает, боже мой.

      Для этой цели выбрали его.

      Он выйдет в ночь— как выйдет из тюрьмы…

      Но мы ему не скажем ничего.

      Пусть думает, что он такой, как мы.

      «Когда мы выходили ночью в сад…»

      Когда мы выходили ночью в сад:

      Отец и я, и крупная собака,

      На нас глядели с высоты из мрака,

      И нам казалось— там и спрятан ад.

      Когда я понимала: да, умрёшь,

      Когда листва дрожала и гремела,

      В траве коварно шевелился ёж

      И отвлекал от ужаса умело.

      Я буду ёж, а ты, пожалуй, пёс.

      Толкай же носом злой колючий шарик.

      И смерть, которая по небу шарит,

      Подумает: нет, этот не дорос.

      «Видя, как соображают они на троих…»

      Видя, как соображают они на троих

      с утра на простуженном пустыре,

      завидуешь, прошмыгнув мимо них,

      даже не столько выпивке в январе

      на