Шибболет. Вероника Капустина

слушает шаги, кого хватило

      Только на то, чтобы услышать— живы,

      Кто до сих пор ни скрытого мотива,

      Ни потайной какой-нибудь пружины

      Не обнаружил в жизни, ни просвета…

      Того уже давно пора отвлечь, но

      Так неотрывно думает, что это

      И называется, должно быть, – вечно.

      IV

      «Ты знал и нарушил. Ты сам виноват…»

      Солдат, учись свой труп носить…

Борис Лапин «Песня английского солдата»

      Ты знал и нарушил. Ты сам виноват.

      Не трогай, что любишь— убьёт.

      Ты втянут, пленён, просто-напросто взят.

      Ты пойман и пущен в расход.

      Однажды ты правильно ляжешь ничком

      На белую с ночи кровать,

      И сможешь подумать— неважно, о ком:

      – Мне нечего больше скрывать.

      И скажут – Он лёгкий и странно пустой,

      И тикает что-то в груди.

      – Он смерть ненадолго пустил на постой,—

      Подумает кто-то один.

      И мы не узнаем, кто прав был из нас,

      Когда тебя вынесут в тыл.

      И чудо ли это, и кто тебя спас—

      Уж, верно, не тот, кто любил.

      «Идёт по-прежнему война, кругом «зелёнка»…»

      Идёт по-прежнему война, кругом «зелёнка»,

      стрекочет хроника, в траве не спит цикада.

      Ведь он пока что не убит, не рвётся плёнка.

      Чтобы увидела она— всего-то надо.

      Ах, если бы ещё заснять все перестрелки,

      и злых ворон— повсюду их сварливый идиш,

      и острым почерком письмо, ревниво мелким:

      Я весел, ранен, страшен, смел, – но ты не видишь!

      Когда он всё-таки падёт, красив и жалок,

      не на войне— порвётся там, где было тонко,

      влюблённость вынут из него, как будто жало,

      и ей, возможно, наконец, прокрутят плёнку.

      «Мы для того и зиму пережили…»

      Мы для того и зиму пережили,

      как долгий приступ, как осаду Бреды,

      чтоб сдаться, лишь глотнув весенней пыли,

      из понедельника нахально прыгнуть в среду,

      из зимнего пальто— в летящий плащик.

      Возьми ключи, апрель в блестящих латах!

      Войди, взгляни: вот кран на кухне плачет,

      и занавески в солнечных заплатах.

      Сухих деревьев поднятые копья

      торчат в окне на дымном заднем плане.

      Заряжен день сухой легчайшей дробью

      приходов, поцелуев, смеха, брани,

      и гречневой крупы… Да, кстати, крупы

      сегодня кончились. Сдаемся, слава Богу!

      Горячий луч стегает стульев крупы.

      Трехлетний барабанщик бьет тревогу.

      Теперь еще разок пройтись июнем—

      вот и Веласкес: копья, флаги, шпоры…

      Мы сами что угодно завоюем—

      Ижору, например… Начнем с Ижоры!

      В конце концов сдадут, сдадут нам дачу!

      И вспомнишь невзначай, идя по саду,

      как победитель тих и озадачен

      на репродукции в альбоме Прадо.

      «Как диверсант на парашюте…»

      Как