Шибболет. Вероника Капустина

Он устал

      плотный воздух гладить утюгом.

      Спящий безмятежно человек

      портит бурной ночи весь пейзаж.

      Ливень бьёт по листьям и траве,

      злится, как ребёнок, входит в раж.

      Спящий видит разные слова,

      их легко читает по губам

      странного, как сам он, существа.

      Ветер, не обученный словам,

      гнёт пространство, страшно шелестит,

      раздирая на куски кусты,

      сплющивает спящего в горсти.

      А к тому большое слово «Ты»

      подплывает на крутой волне.

      Он вдыхает соль его и йод.

      Лёжа наяву, к нему во сне

      тянется, на цыпочки встаёт.

      Ночь ещё стоит на голове.

      Спящий всё не опускает рук.

      Он уже почти не человек,

      а тоскующий по смыслу звук.

      «Северный ветер вылетает к нам на заданье…»

      Северный ветер вылетает к нам на заданье—

      сеять болезни, гулять на осенней тризне,

      напомнить: кому не нравится мирозданье—

      добро пожаловать за границу жизни!

      «Жизнь хороша, потому что красива осень,»—

      уверяет парк, шорох его страстный.

      «Да, – говорю ему, – не бойся, тебя не бросим.

      Не уедем в Америку, как Свидригайлов страшный».

      Бог с ним, с парком, Бог с ним, не с нами.

      Жизнь хороша даже тем, что кивнув соседу,

      скажешь: «Такой-то умер. Вы его знали?»,

      тем, что веришь, когда обещают: «Я не уеду».

      Слежка

      Он тихо произнёс

      совсем простое что-то,

      сказал себе под нос,—

      и вот пошла работа:

      следим из-за угла,

      меняя рост и внешность,

      ведь слежкою была

      всегда любая нежность,

      и воровством… Так вот—

      устал, и, значит, нужно

      улечься на живот,

      чтобы уснуть послушно.

      Следим. Пугаем сон.

      И на бок неизбежно

      перевернётся он,

      чтобы уснуть прилежно.

      Мы ходим по стене.

      Мы блики-следопыты.

      Теперь он на спине.

      Глаза его открыты.

      Не помнит, что любим.

      Не знает, что ограблен.

      И тьма— под ним, над ним,

      он весь во тьму оправлен.

      С него смывая тьму,

      в рассвет макаем губку—

      по радио ему

      транслируем «Голубку».

      «Я персонаж, допустим Грэма Грина…»

      Я персонаж, допустим Грэма Грина.

      За мной охотятся тонтон-макуты.

      И ноги страха чёрные незримо

      Идут за мной, в сандалии обуты.

      Кончается земля галдящим портом,

      И ветер треплет космы пальмы пыльной.

      Я замечаю, покрываясь потом,

      Что «Оду к Радости» поёт мобильный.

      Вместо души или взамен таланта

      Тревожит затянувшаяся рана—

      Навязчивая мысль комедианта,

      Что рая не бывает без тирана.

      Я каждый день на том же самом месте

      Сижу в машине, ожидая чуда.

      Верней, известий, позывных оттуда,

      Где