Против Рубена Волфа. Маркус Зусак

реплика в разговоре. – А волки всяко выше на пищевой пирамиде. Они шпицев жрать должны, а не выгуливать.

      И все же мы его выгуливаем.

      Не соглашайтесь выгуливать соседских карманных собачек. Верьте моему слову.

      Вы пожалеете.

      – Эй, Руб.

      – Ну что тебе? Свет-то выключен.

      – Ты думаешь, это правда, что болтают?

      – Думаю, правда что?

      – Ну, ты понял – про Сару.

      – Не знаю. Но если кто-нибудь хоть что-нибудь вякнет про нее, я его пришибу, я его убью.

      – Правда?

      – А то бы я стал трепаться?

      Не сомневайтесь, он почти и убил.

      3

      Руб с кровавыми кулаками и сметающим взглядом мочит чувака, но сначала вот что.

      Наш старик уже почти пять месяцев без работы. Я помню, что уже говорил, но сейчас нужно объяснить, как это все вышло. Случилось вот что: он работал в пригороде, в чьем-то доме, и кто-то раньше времени пустил воду под давлением. Труба лопнула, и отец словил град шрапнели. Взрыв прямо в лицо.

      Разбитая голова.

      Сломанная челюсть.

      Швы, швы.

      Скобки.

      Конечно, он – как все отцы, мой батя. Мой старик.

      Он справился.

      Кремень.

      Он как бы слегка садист. Ну в смысле, когда в настроении. Ну а так-то он обычный человек, парень с песьей фамилией, и я ему сейчас сочувствую. Он сейчас наполовину мужик: ведь, похоже, если ты не можешь работать, и все деньги в дом приносят жена и дети, ты превращаешься в полмужика. Так оно есть в жизни. Руки опускаются. Сердце бьется вяло.

      Но тут я должен опять-таки сказать, что отец ни Стиву, ни даже Саре не позволяет ни за что платить. Только обычные взносы на еду. Но когда он говорит свое обычное: «Нет, нет, все нормально», – прямо видно, где он рвется пополам. Заметно глазом, как тень взрезает его плоть и хватает за горло душу. Я частенько вспоминаю, как мы работали по субботам. Он бранил меня и отчитывал, если я где-то портачил, но он и хвалил, если у меня выходило прилично. Немногословно, по делу.

      Мы рабочие люди.

      Работать.

      Ныть.

      Смеяться над собой.

      Кроме Стива, у нас нет победителей. Мы просто бьемся.

      Мы волки, то есть дикие псы, и таково наше место в жизни города. Мы люди невеликие, и дом у нас небольшой, на маленькой городской улочке. Нам видно город и железнодорожную линию, и они красивы особой опасной красотой. Опасной, потому что она поделена, разобрана и вызывает раздоры.

      Точнее это выразить я не могу, и, думая об этом, когда прохожу мимо тесных домиков на нашей улице, я размышляю о том, что за истории происходят там внутри. Размышляю увлеченно, ведь крыши и стены у домов неспроста. Только про окна я не понимаю. Зачем придуманы окна? Чтобы мир мог кинуть взгляд в дом? Или чтобы мы смотрели наружу? Вот наш дом пусть невелик, но, когда твоего отца пожирает собственная тень, ты понимаешь, что, наверное, в каждом доме встает что-нибудь такое же свирепое и печальное, такое же прекрасное, – но мир ничего этого не видит.

      Может быть, эти страницы, эти слова как раз для того,