Эскадра его высочества. Алексей Барон

спросил барон.

      – Я-то?

      Свиристел отвернулся, смахнул что-то с бороды и вдруг рявкнул:

      – Аленка! Где ты там прячешься?! Ну-ка, озорница, стань перед мужем своим!

* * *

      За дверью послышались торопливые шаги. Алена вошла низко кланяясь. Нарядная, в лучшем своем сарафане, пахнущая иноземными духами. С косой, заранее уже упрятанной под платок. На вытянутых, дрожащих руках, несла она бархатную подушечку, а на подушке – символ женской покорности. Злую, змеей свернутую плеть.

      Просвещенный померанский барон ужаснулся.

      – Алена Павловна! Голубка моя, да как вы могли подумать-то такое…

      – А ты не спеши, не спеши, Альфред, – вдруг захохотал Стоеросов. – Пригодится еще!

      Потом повернулся к Алене и сказал:

      – Ну что, сестренка? Откомандовалась?

      – Спасибо тебе, Свиристелушко, – кусая губы, сказала Алена. – Век молиться за тебя буду! Скучать буду…

      Она заплакала, уткнулась в братину грудь и тихо спросила:

      – Прошка сказывал, что имение ты продал. Уедешь теперь?

      – Теперь-то да, теперь-то что? Можно.

      – Ох, слава те, господи! Услышал молитвы… А к нам вернешься? Обещай!

      – А чего? Вернусь, – сказал Стоеросов. – К вам – вернусь. Запросто. Только не с той стороны куда ухожу.

      Обенаус покачнулся.

      – С любой, Свиристел… Ну что тебе сказать? Покуда я жив, мой замок – твой дом. Только вот что…

      – Что?

      Обенаус качнулся сильнее, вцепился в плечо нового родственника и сообщил, что после кавальяка, шериса и стоеросовки пить больше не сможет.

      – Да уж, зятек, – сочувственно кивнул Свиристел. – И не стоит. Впрочем, Аленка особо-то и не позволит, присмотрит она за тобой.

      – Давайте посидим на дорожку, – предложила Алена.

      И они сели. А Прошка выскочил, закрыл за собой дверь и плотно прижался к ней спиной.

      – Господи, господи, – бормотал он. – Ну, пошли ж ты и мне кого-нибудь. Всех, ну вот всех сегодня люблю. До ужаса! А поцеловать некого…

      И тут он увидел Кликуна.

      – Ба! Есть, значит, кого. Ах ты ж… скотина безрогая! Ну, и тупой же ты угол. Ах ты ж… тригонометрия!

      Он выволок стряпчего, от всей души двинул в подлую рожу, а под зад пинком наладил. Кликун, не проронивший за время визита ни слова, остался верен себе и на этот случай, – даже по лестнице скатился все так же молча. Падал умело, сберегая голову, кошель, да письменный ящик. В общем, привычен был мужчина.

* * *

      Мужики в сенях вставали, потягивались, разбирали оружие и по одному исчезали в узкой дверце, ведущей в необъятные подвалы Стоеросовой домины. Там, меж винных бочек, уж был открыт лаз; в подземном ходе горели лампады.

      А Прошка раздобыл кисть с ведром известки, после чего вышел на улицу.

      Толпа заволновалась.

      – Эй, Прохор! Ну что, ну как там? Свиристел бороняться будет или в Изгойный подастся?

      – Щас, – важно сказал Прошка и принялся малевать на воротах корявые буквы:

      ПРОДАНО.

      СОБСТВЕНАСТЬ КУФЮРСТА ПАМЕРАНСКАВО

      Толпа