Хельмова дюжина красавиц. Ведьмаки и колдовки. Карина Демина

прочим, – замолкать это недоразумение не собиралось, – вы меня шантажировали!

      – Дуся!

      Аленка уставилась на Евдокию с укоризной. Конечно, как у нее совести-то хватило шантажировать самого старшего актора.

      А вот обыкновенно.

      Хватило.

      И Евдокия если о чем и жалеет, так о том, что сразу его по голове не огрела. Следовало бы.

      Огреть. Привязать, а там уже и допрашивать.

      – Шантажировала. – Почуяв в Аленке сочувствие, Себастьян Вевельский открыл и второй глаз и томно ресницами взмахнул.

      Ручку смуглую приподнял, к голове прижал, будто бы болит…

      …болит.

      И правильно, что болит, и не надо было Аленку звать, но Евдокия испугалась, что и вправду прибила ненароком это недоразумение в панталонах. А что, рука-то у нее маменькина, тяжелая.

      – Вы лежите, лежите. – Аленка села на пол и ладони на макушку смуглую возложила с видом таким, что Евдокия едва не усовестилась. – Больно?

      – Очень, – сказал этот фигляр, голову задирая так, чтобы Аленке в глаза заглянуть. – Просто невыносимо…

      – Дуся!

      – Что «Дуся»? Дуся желает знать, как давно это… – она пальцем ткнула, чтобы не осталось сомнений, о ком речь идет, – за вами… за нами подглядывало?

      Аленка, верно вспомнив первый вечер в Цветочном павильоне, зарделась, но рук не убрала. И Евдокия мрачно подумала, что бить-таки следовало сильней.

      – Я не подглядывал, – поспешил оправдаться Себастьян, болезненно кривясь, точно сама необходимость разговаривать с Евдокией причиняла ему немалые мучения. – Я наблюдал.

      – Принципиальное различие.

      – Дуся!

      – Ваша сестрица меня ненавидит! – пожаловался Себастьян, поджимая губы…

      …ишь, развалился.

      – Дуся, – Аленкины брови сдвинулись над переносицей; и, таки оторвавшись от пациента, которого, судя по Аленкиному виду, она готова была лечить хоть всю ночь напролет, и желательно не в Евдокииных покоях, она встала, – Дуся, это же…

      Себастьян Вевельский с готовностью закрыл глаза, показывая, что подслушивать не намеревается и, вообще, находится если не при смерти, то всяко в глубоком обмороке.

      – Дуся… – Аленка взяла сестрицу под руку и зашептала: – Я понимаю, что получилось нехорошо и ты на него обижаешься… но это же живая легенда!

      – К сожалению…

      – К сожалению, легенда? – Себастьян таки не удержался и приоткрыл глаз, на сей раз правый.

      – К сожалению, живая, – поправила Евдокия и, погладив верный канделябр, добавила: – Пока еще.

      – А теперь она мне угрожает!

      Боги милосердные, какие мы нежные. А вот хвост из-под ноги правильно убрал, и не то чтобы Евдокия собиралась наступить, но пусть конечности свои, включая хвост, при себе держит.

      Евдокия руки от канделябра убрала и, выдохнув, велела:

      – А теперь рассказывайте.

      – Что? – в один голос поинтересовались Аленка и Себастьян.

      – Все.

      – Все –