Философия языка. Учебное пособие. С. А. Песина

сожалению, происходит не всегда. Ситуации типа «сказал/ляпнул, не подумав» зачастую имеют место. Кроме того, категоричную сентенцию «мышление есть язык» можно было бы сгладить вариантом «мышление не всегда есть язык».

Язык не есть мышление, но мышление есть язык

      Данное положение предполагает две точки зрения:

      а) язык и мышление не имеют ничего общего. Подлинное понимание мира осуществляется только в мышлении, свободном от языка, хотя не исключено, что язык в состоянии сделать мышление более экономичным, послужить ему опорой, но в этой роли может выступить и другая знаковая система;

      б) язык не имеет никакого положительного влияния на мышление. Слово – это враг мышления. Так называемые средства для обозначения и фиксации мышления служат помехой.

      По мнению Н.Г. Комлева, обе точки зрения не могут быть приемлемыми, так как мышление не обязательно должно осуществляться в форме ясных понятий и четких суждений. Мыслительный акт бывает и сокращенным, и неполным, и расплывчатым, к тому же довольно автоматизированным [Комлев 2003: 71]. Кроме того, часто творческое и предметно-образующее мышление носит неязыковый характер.

Язык – это не мышление, и мышление – это не язык

      Согласно данному положению язык и мышление – это разные типы поведения. Мысль сама по себе безобразна и бессловесна и в этом смысле не связана с языком, поскольку человек сначала думает, а затем говорит. Даже если он говорит про себя (для себя), то сначала обдумывает. Экспериментальные данные свидетельствуют о возможности протекания этих процессов параллельно.

      Кроме того, мышление требует минимальной физической энергии. Физиологический же процесс речи, напротив, требует больших затрат энергии: он является работой в физическом смысле. Еще один аргумент в пользу данной гипотезы заключается в том, что дети учатся языку наиболее успешно в период, когда их интеллектуальные возможности еще очень малы.

      По мнению Н.Н. Болдырева, люди часто владеют словами не на уровне их значений, а на уровне передаваемых ими смыслов, т. е. концептов и концептуальных признаков. Они используют их как готовые клише (по аналогии с грамматическими формами) в совершенно других, не соответствующих им контекстах, не задумываясь, как формулируется слово в словаре, которое и служит адресату основой для понимания смысла. Как следствие – случаи неправильного словоупотребления. Все это свидетельствует об автономности языка и мышления [Болдырев 2000].

      В качестве комментариев к представленным моделям отметим, что при относительной автономности данных феноменов (общеизвестно, что мышление может быть образным, т. е. неязыковым) связь между ними прослеживается: это разные, но все же коррелируемые и зависимые виды психической деятельности.

      Прав Н.Г. Комлев, утверждая, что все четыре гипотезы не абсурдны, они правдоподобны, хотя и не свободны от противоречий. Снять все эти трудности поможет верная интерпретация самих терминов «мышление» и «язык». Ученый приходит к выводу,