В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова. Николай Лейкин

как меня костишь! И скаредом, и аспидом…

      – Ах, милостивец, Евграф Митрич! Точно, что иногда поропщешь на вашу скупость, но взгляните вы в мою душу…

      Настасья Ильинишна заслезилась.

      – И я, и дочь моя денно и нощно молим Бога о вашем здравии. Умрете вы – ну, что мы будем? Ведь чуть не по миру идти… Иголкой-то тоже немного наковыряешь. Да и отвыкла уж я от этого из-за ваших благодеяний.

      – Ну, молчи, молчи. Нечего тут… Я не обижу… Довольно лизаться, довольно… – бормотал старик.

      – Ведь только не венчаны мы, да на одной-то квартире не квартировали, а то ведь живем восемнадцать годов как муж и жена. И дочка ваша Таисонька… Каждый день, как проснется поутру, сейчас на ваш портрет взглянет и перекрестится. «Дай Бог здоровья папеньке…»

      – Ну, довольно. Иди домой… Уж двенадцать часов… Пора спать.

      – А я хотела, голубчик, Евграф Митрич, попроситься у вас, чтобы вы мне с Таисонькой позволили здесь сегодня переночевать, – робко сказала Настасья Ильинишна.

      – Это еще зачем?

      – Да ведь уж поздно домой-то идти, голубчик. К тому же и вас-то жалко оставить, такой вы сегодня слабенький да неимущий. Ну вдруг хуже вам случится? Я и за доктором сбегаю, я и…

      – Приказчики есть, Костя, старуха Ферапонтовна, кухарка…

      – Так-то оно так, но все-таки лишняя женщина. И подать что, и натереть вас, ежели что случится. А что Ферапонтовна, то какая она работница! Ей только бы до себя.

      Позвольте мне и Таисоньке переночевать у вас. Я вон в той комнате рядышком не раздеваясь на диванчике лягу, а вы чуть что – и позовете меня.

      Старик подумал.

      – Ну, оставайся, – сказал он и тотчас же прибавил:

      – А только ты это все, Настасья, с коварством… Ты думаешь, нешто я не понимаю твоего коварства?

      – Да какое же тут может быть коварство-то, батюшка, Евграф Митрич!

      – Ну вот… Будто я не понимаю! Все вы, подлые, на смерть мою рассчитываете: и ты, и Костя, и приказчики.

      Настасья Ильинишна заплакала.

      – Бог с вами, Евграф Митрич… Только обижать и умеете.

      – Будет, будет… Достаточно… Ступай…

      – Позвольте, благодетель, Таисоньке-то с вами на сон грядущий проститься, – проговорила Настасья Ильинишна, отирая слезы. – Кстати и благословите ее.

      – Зачем?

      – Как «зачем»? Ведь кровь ваша.

      – Кровь? – подозрительно повторил старик. – Ну, насчет крови-то это еще вилами писано.

      – Боже милостивый! Что вы говорите! – всплеснула руками Настасья Ильинишна. – Да я как свечка перед иконой…

      – Ну уж, веди, веди ее сюда. Так и быть.

      Настасья Ильинишна подошла к дверям и поманила. Вошла девушка, подошла к кровати старика и припала к его руке. Старик притянул ее за голову, чмокнул в лоб и три раза перекрестил. Сделав это, он замахал руками и раздраженно заговорил:

      – Идите, идите вы от меня теперь! Довольно! Дайте покой.

      Настасья Ильинишна и Таиса удалились.

      Глава VI

      Человек пять так называемых швейцаров со всех ног бросились