В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова. Николай Лейкин

легче будет.

      – Да ведь за кассой старший приказчик Силантий Максимыч стоит. Вы ему поручили. При чем же тут я-то, дяденька?

      – Ну а Силантий Максимов сильно лапу запускает?

      – Да почем же я-то знаю, дяденька! Мое дело составить записку, какого товара у нас не хватает, что подобралось, потом сходить в конторы и отобрать товар. Ни расплаты, ни получки денежной я не знаю.

      – Да ведь уж видно сейчас.

      – Как же это так видно! Все денежные дела в его руках, а чужая душа – потемки.

      – Ох, врешь, Костюшка! Чувствую, что врешь! – сказал старик, устремил на племянника испытующий взор и быстро спросил: – Ты не в стачке с Силантием Максимовым?

      – Да что вы, дяденька!

      – Говори как на духу, говори искренно! – погрозил пальцем старик.

      – Что я с ним не в стачке, уверяю вас.

      – Ох, врешь! Чувствую, что врешь!

      – Мне, дяденька, и вашего положения достаточно. Что ж, сорок рублей в месяц – деньги немаленькие, коли ежели на всем на готовом.

      – По глазам твоим вижу, что ты это врешь! Ну, что тебе сорок рублей, ежели…

      – Вот, что насчет портного, то действительно я нынче просил Силантия Максимова, чтобы он заплатил по счету, – перебил Костя. – Надо тоже, дяденька, быть чисто одевшись. Езжу по немецким конторам, чтобы товар закупать, так осудить могут, коли ежели в рвани какой… Ну, Силантий Максимыч и заплатил.

      – Много?

      – Сто двадцать пять рублей, дяденька, но пять рублей в скидку пошло. Только и всего.

      – А больше ничем не пользовался?

      – Ничем, дяденька.

      Старик покачал головой.

      – И ты думаешь, я поверю этому? – спросил он.

      – Воля ваша, дяденька.

      Старик помолчал и прибавил:

      – А ты вот что… Ты грабь полегче, да и за другими смотри, чтобы легче грабили. Ведь у себя грабишь, тебе же все после моей смерти останется.

      Костя встал, подошел к дяде и поцеловал у него руку.

      – Прикажете читать, дяденька? – сказал он.

      – Читай, читай.

      И опять чтение.

      Вошла неслышными шагами чернобровая женщина, приложила левую ладонь к щеке, пригорюнилась и молча села в уголке на стул. Чрез минуту она пересела на другой стул, ближе к старику, еще через минуту переместилась еще ближе и, когда псалом кончился, кашлянула в руку, как бы давая знать, что она тут. Старик обернулся и нахмурился.

      – Только пугаешь, – сказал он. – Подкрадешься, как кошка, а потом вдруг кашляешь. Я думал, и не ведь кто.

      – Я, батюшка, Евграф Митрич, я Настасья… – отвечала чернобровая женщина. – Пришла узнать, как вам теперь, не полегчало ли?

      – Так вот сейчас по щучьему веленью да по вашему прошенью и полегчает!

      – К чему же вы разражаетесь-то, благодетель? Я от чистого сердца, а вы…

      – Знаю я твое чистое сердце!

      – Господи боже мой! Неужто за восемнадцать-то лет я от вас веры не заслужила! Кажется…

      Старик еще больше нахмурился и украдкой кивнул на племянника, перелистывавшего псалтырь. Женщина умолкла.

      – Да