Неживая вода. Елена Ершова

Кажется, уложили в кровать и что-то насильно вливали в изъеденное палящим зноем горло. Прошедшие события переплелись в сознании Игната. И он уже не мог сказать, где заканчивается сон и начинается явь.

      Вот тогда к нему впервые пришла мертвая Званка.

      Сначала в дверь легонько заскреблись. Будто загулявшая кошка просилась обратно, в тепло и негу хозяйского дома.

      Игнат хотел открыть глаза, но не мог. Слабость намертво пригвоздила его к постели. Но в горячечном бреду ему чудилось, что рядом раздаются мягкие, шаркающие шаги бабки Стеши.

      Как обычно, она с кряхтением пройдет в сени, неспешно отодвинет проржавевшую щеколду.

      – Ну, иди, иди домой, Муся, – ласковым голосом скажет бабка Стеша. – Иди, вот я тебе молочка налью…

      И губы Игната шевельнулись, эхом повторяя за бабкой:

      – Иди домой, Муся…

      Но вместо слов из его горла вырвались только надсадные хрипы. В горле было горячо и сухо, легкие превращались в раскаленную от зноя пустыню.

      Тогда шаги возобновились снова.

      Так мог идти очень старый или очень больной человек – шаркая и подволакивая ноги. Старый дощатый пол отзывался на каждый шаг легким поскрипыванием.

      «Вот я тебе молочка налью…»

      Игнату представилось, как в глиняную миску льется парное молоко. Легкий, журчащий звук. И запах свежести, скошенного луга, сырой земли…

      Игнат вздохнул, закашлялся. Запах земли стал отчетливее, к нему почему-то примешивался другой – удушающий, гнилой запах разложения.

      «Разве так пахнет молоко?» – подумал Игнат.

      Он сделал над собой усилие и открыл глаза.

      Комната была наполнена туманом. Стены качались и таяли, будто были сотканы из невесомых паутинных нитей. И все предметы вокруг – облупившаяся печь, платяной шкаф и стол, – дрожали и расплывались в туманной мгле. Но тем отчетливее из этого колышущегося марева выступала надломленная фигура Званки.

      Игнат сразу узнал ее и понял, что она всегда ждала его. Она всегда была здесь – молчаливая, неподвижная (как те неподвижные тени у плетня). Мертвая.

      «…– А она тоже здесь похоронена?

      – Здесь. То, что осталось…»

      А осталась от Званки груда переломанных костей и изуродованной плоти. Кукла, которой позабавились, сломали и выбросили за ненадобностью.

      Только теперь кто-то завел эту куклу снова.

      Званка была облачена в белый погребальный наряд – длинную, до пола льняную рубаху. Ткань, уже подернутая тлением, по краям темнела и рассыпалась. Косы – эти солнечные, пышные косы Званки, – лежали на худых плечах, будто мертвые змеи. В них были вплетены бутоны искусственных роз.

      Званка сделала еще один шаг. Ее острые ключицы, выступающие в широкий вырез рубахи, заходили ходуном. До Игната долетел еле слышимый звук ломающегося хвороста.

      Покойница шагнула снова. Шаг получился скользящим, неровным. Тело мотнуло в сторону, и Игнат с ужасом увидел, как верхняя часть Званки сместилась