Неживая вода. Елена Ершова

снежный шар с фигуры снеговика.

      Вот тогда Игнат нашел в себе силы и закричал.

      Он кричал долго, надрывно, срывая и без того сорванное болезнью горло. Кричал на одной ноте и извивался на постели, чувствуя прикосновение чьих-то рук (холодных, окостенелых рук Званки).

      – Ну, тихо, тихо, тихо! – голос был мужским, басовитым, знакомым.

      Не тот сиплый голос, пробивающийся сквозь комья прелой земли и тины.

      – На вот, Игнасик. Выпей, сынок.

      Другой голос – грудной голос дородной женщины, – прозвучал ближе, реальнее.

      Игнат заморгал, дрожащей мокрой ладонью вытер лицо раз, другой.

      Комната выступила из липкого тумана, приобрела очертания. И не было больше шатающейся фигуры мертвой Званки. А были только встревоженные лица дяди Касьяна и соседки Рады. И еще одно, не знакомое, серьезное лицо молодой женщины.

      Она ловко выдернула из-под руки Игната градусник, проверила температуру.

      – Ничего, уже гораздо лучше, – сказала она. – Отменяй вызов, дядь Касьян.

      – Вот и хорошо, – загудел Касьян, поднимаясь. – Дороги-то все замело, теперь не то, что на моей развалюхе, на черте не доедешь!

      Его грузная медвежья фигура, пошатываясь, двинулась к выходу. В губы Игнату снова ткнулся горячий край глиняной кружки.

      – Выпей, сынок, чай с липой при воспалении хорошо, – заботливо приговаривала Рада. – Вот и доктор подтвердит.

      – Подтверждаю, – с улыбкой произнесла девушка.

      Теперь Игнат видел, что она не намного старше него. Девушка улыбалась, но серые глаза оставались сосредоточенными, серьезными. Взглядом она словно ощупывала Игната, проверяя – действительно ли опасность миновала?

      Игнат послушно отхлебнул ароматного напитка, закашлялся.

      – А что со мной было-то? – прохрипел он.

      Говорить еще было трудно, но теплая и мягкая влага уже обволакивала саднящее горло, успокаивала ноющую боль в груди.

      – Пневмонию подхватил, – ответила девушка, и пояснила, – воспаление легких. Если б сегодня не оправился, повезли бы в город, в больницу.

      – Скажи спасибо нашей Марьяне, – закивала тетя Рада так, что ее двойной подбородок заколыхался. – Вот уж Господь лекаря прислал, дай ей Бог здоровья.

      Она перекрестилась сама, перекрестила девушку, потом Игната. Вздохнула.

      Игнат отвел взгляд. Колыхание дородного тела тетки Рады вызвали в памяти трясущуюся, осыпающуюся фигуру мертвячки.

      – Да и соседям спасибо надо сказать, – отозвалась тем временем Марьяна. – Хорошие тут люди, добрые. Тетя Рада все ночи с тобой сидела. Компрессы да уколы мне ставить помогала.

      – Спасибо вам, – послушно прошептал Игнат. – И долго ли я в беспамятстве провел?

      – Две ночи считай, – ответила Рада. – Бредил, горемыка. Говорил что-то во сне.

      Она протянула руку и погладила паренька по мокрым спутанным кудрям. От ее прикосновения внутри Игната все сжалось, похолодело. Показалось, что в комнате снова пахнуло сыростью