Неживая вода. Елена Ершова

прилипшую на лоб прядь. – Я вон пирог испекла. В сенях остывает. Поди, возьми.

      – Зачем же так? Расстарались для меня…

      – Да не для тебя, дурень, – махнула рукой Агафья. – Ты, поди, спасительницу свою так и не отблагодарил?

      – Это кого же? – удивился Игнат. – Так я только намедни тете Раде плетень починил.

      – Плете-ень, – передразнила бабка. – Все ж дурень ты, как есть дурень. А докторица-то? Марьяна Одинец? Ей ты что сделал?

      – Ничего, – убитым голосом признался Игнат.

      Совесть вдруг поднялась в нем приливной волной. Щеки налились румянцем.

      «А ведь и правда, – сконфуженно подумал он. – Только спасибо и сказал… Только что ей это мое спасибо?»

      – Вот красней теперь, красней, ирод, – беззлобно журила Агафья. – Стыдно, да?

      Игнат только вздохнул тяжко. Принялся вставать с лавки.

      – Вот я за тебя побеспокоилась, – более примирительным тоном сказала бабка. – Пирог возьми.

      – Что ж… пойду я тогда, баба Агафья, – вздохнул Игнат. – Тебе за заботу спасибо.

      – Иди, иди. Да смотри, не вырони по пути. Все вы, мужики, как дети малые.

      Уже находясь в дверях, Игнат услышал тоненькое блеянье деда Ермолы:

      – И заботливая же ты у меня, Агафьюшка…

      – Молчи, окаянный! – прикрикнула бабка.

      Последующий за этим звонкий шлепок заверил Игната в том, что экзекуция деда на этом не закончилась.

      6

      Пирог был еще теплый, от него исходил чудесный аромат яблок и корицы.

      «Совсем как в детстве», – подумал Игнат.

      Бабка Стеша не часто баловала его пирогами, в основном, на большие праздники вроде Рождества или Пасхи. Но уж если бралась за дело – то со всей серьезностью. Потому и пироги ее славились по всей Солони. Видать, перед смертью науку передала…

      Игнат почувствовал, как к горлу подступает комок, и мотнул головой.

      «Негоже себя грустными воспоминаниями изводить».

      Он немного потоптался перед избой Марьяны Одинец. Фонарик, раскачивающийся над ее дверью, освещал двор мягким золотистым светом, и в наступивших сумерках казалось, что это зацепился за крюк отколовшийся кусочек луны.

      Звонок почему-то не работал. Игнат несколько раз нажал черный западающий кругляш кнопки, но вместо резких переливов слышались только сухие щелчки.

      Вздохнул и постучался в крепкую, обитую дубовыми рейками дверь. Раз. Другой.

      «Если после третьего раза не откроет, не буду надоедать», – загадал Игнат.

      Но в сенях послышались шаги.

      – Кто там?

      Приглушенный голос казался немного настороженным, усталым, но не злым.

      – Это Игнат Лесень, бабы Стеши внук! – отозвался парень, как привык представляться. И вспомнил – Одинец была чужачкой, а потому могла не знать его умершую бабку.

      Тем не менее, замок повернулся на два щелчка, дверь раскрылась, выпустив из недр избы желтую полоску света.

      – Ах, привет!

      Марьяна