Дети Пушкина. Леонид Левинзон

Саша подошёл и взялся за пуговицу на его рубашке. – Я вот думаю, симфонизма не было в русской поэзии, а была оркестровка. У Пушкина, у Фета, Бродского, Мандельштама местами. У Мандельштама скорее певучесть, голос. Человеческий голос слышится в его стихах, а не инструмент. Инструмент очень слышится у Бродского. Орган или фортепьяно, как католическая месса. Я считаю, некоторые вещи у Бродского прямо как месса звучат. Понимаете, какая вещь?

      – Понимаю, – осторожно ответил Матвей.

      – Тогда я пойду.

      Пошёл, унося тревогу. Постепенно удаляясь, шаркая стоптанными сандалиями, пропадая в светящем прямо в глаза, заполняющим всё нестерпимым золотом, солнце. Матвей озадаченно посмотрел ему вслед и направился на Шенкин.

      – Доброе утро, Семён!

      – Кому утро, а кому день… – Буркнул пропахший помойкой старик и теснее запахнул чёрный от грязи халат.

      – Семён, – стараясь не дышать, извинительно начал Матвей, – можно, я позже заплачу?

      – В прошлом месяце ты говорил тоже самое!

      – Семён, меня на почту берут, вот зарплату получу и сразу отдам за два месяца.

      Семён, сурово выпятив нижнюю губу, начал думать, громко сопя своим могучим носом.

      – Хорошо, – визгливо изрёк, – подожду.

      По дороге в Бат Ям безалаберный Матвей, на радостях от удачно проведённого разговора, немедленно заскочил в русский магазин, в котором около прилавка к трём сменявшим друг дружку продавщицам столпилось множество народу. Когда подошла очередь, одна из них, самая светленькая, со рвением качнулась к Матвею:

      – А вы?! Вот вы? Что вы хотите? Или вас уже обслужили?

      – Это, в каком смысле? – Поинтересовался Матвей.

      До молодой женщины сразу не дошло, но потом она улыбнулась:

      – В таком! Вам чего? Колбасы?

      – Тепла, – серьёзно ответил Матвей, – всего лишь тепла.

      – А ещё? – Спросила продавщица, приглядываясь к высокому немолодому мужчине.

      – И водку, к сожалению.

      Получив бутылку «Александрова», а к ней в придачу телефон светленькой продавщицы, Матвей зашёл за угол и с несколькими работягами, отмечающими конец рабочей недели, выпил за их, работяг, здоровье и безгрешную трудовую деятельность. На встречу он приехал, изрядно опоздав.

      Место обитания Дмитрия выглядело почти дачным: небольшие двухэтажные домики, возле каждого участок земли, и что-то цветёт. У Димы тоже ухожено, цветы, столик. Как всегда, будто только что из театра, в галстучке и белой рубашке, ломкий, остролицый, весь на нервах, Дмитрий цедил:

      – Вот сделаешь, и опять переезжать. А ведь столько труда! – Кивнул острым подбородком. – Цветочки, дорожку песочком посыпал.

      – Ну да, помпезно… – Барственно разлёгшись в кресле, лениво подтвердил Виталий.

      – Дим, а где Женька? – Спросила самая рыжая на свете Катя.

      – К маме отправилась… – Поморщился Дмитрий.

      – Между прочим, ребята, – заговорил Борисик, похожий профилем, если очень вглядеться,